"Татьяна Алферова. Коломна. Идеальная схема" - читать интересную книгу автора

Ольки и Профессора. Неоформленная мысль билась, как жилка в виске, и гнала
его искать Любиного совета. Люба знала больше, чем говорила и знала, к чему
ведет цепь событий, и зачем это ему, Николаю - тоже должна была знать. В
пространстве давно пахло коньяком и тревогой. Николай наскоро переговорил с
женой, честно рассказал, что пьянствует в спонсорских кругах и собирается
ехать ночевать на Канонерскую улицу, добавив мелкую виньетку, что едет не
один, а с предполагаемым клиентом. И собирается нынче же заработать на хлеб,
масло и французскую тушь для жены. Жена тоже отвечала как ангел,
положительно, сегодня Николай общался с одними ангелами. Она не спросила,
что мешает мужу вернуться домой после проводов клиента, а пожелала удачи. В
порыве благодарности, укрепленной коньяком и теплом ангельского окружения,
Николай предложил ей заехать проведать его, если возникнут малейшие сомнения
в правдивости изложенного. Предлагать жене заехать ночью в мастерскую совсем
нетрудно, она нипочем не согласится. Он стрельнул на такси у хозяйки,
пообещав, что Ирина завтра же отдаст, и помчался на метро, до закрытия
оставалось пятнадцать минут.

В родных дворах ждали непонятные сюрпризы. Сразу за подворотней в
большом дворе стояла милицейская машина. Николай не любил эту марку
автомобилей, а в своем дворе, тем более. Маленький дворик перед флигелем
походил на отличный свежезалитый каток, ровное ледовое поле простиралось от
крыла до крыла, трубу, что ли прорвало. Угрюмый Мики стучал когтями по льду,
слоняясь взад-вперед, то, садясь посредине, поднимал морду и принимался выть
на невидимую луну. На краю катка стояла еще одна машина - фургон, но не
продуктовый. У дверей дворницкой лежали два крупных продолговатых предмета,
упакованных в черные пластиковые мешки, третий такой же менты втаскивали в
фургон. Покоробленная дверь кривилась, в середине ее зияла выжженная дыра,
дверь оказалась довольно тонкой, из листовой фанеры. Сама дворницкая
устояла, но почернела, закоптилась и словно съежилась. Гарью пахло еще от
подворотни, но Николай не придал этому значения, решил, что чужие бомжи
подожгли мусорные баки. Лишь увидев обгоревшую дворницкую, начал прозревать,
что это за мешки грузят милиционеры в ведомственный фургон.

Пожар начался еще засветло, но соседи заметили не сразу, ведь окон у
бомжей не было. Когда вызвали пожарную машину, спасать оказалось некого.
Жители общины не сгорели, они умерли раньше, задохнулись угарным газом.
Лайка Мика пыталась докричаться до соседей, едва почуяла неладное, но ее не
поняли.

Николаю пришлось давать показания. Участковый допрашивал формально,
больше озирался по сторонам, наверное, первый раз видел живого художника.
Хозяин побаивался, что Люба выглянет из-за шкафа, и он собьется, навлечет на
себя подозрения. Чем больше боялся, тем честнее глядел в глаза
допрашивающему, и пугался окончательно: подумают на него, как есть,
подумают. Именно потому, что не при чем. Люба не показывалась. Участковый
разговорился, охотно поведал Николаю, что вот, развелось бомжей, ну, а как
без них. Они же первые помощники, если какой непорядок на участке, если кто
чего нарушает - тотчас доложат, уважают милицию. Эти хорошие были, смирные.
Напились, как водится. Лампы позажигали керосиновые, уснули, угорели, а
тряпки в каморке загорелись не сразу, наверняка долго тлели. Как вспыхнуло