"Любовь Алферова. Хрустальная медуза" - читать интересную книгу автора

все это ложная и ненужная трата сил. Минимум полезного результата и
черепашья эволюция сознания. Такое движение по жизни обманчиво. Это пляска
студенистой медузы в волнах, причем ход диктуют волны!
Елизаров давно уже отступил от окна и кавалерийским манером оседлал
тумбочку, в возбуждении сбросив с нее на кровать книги и тетради. Говоря,
он то резко взмахивал, то плавно поводил руками, словно дирижировал
собственной речью, как многоголосым хором. При этом было заметно, что у
него рубашка под мышками потемнела от пота. Жара в самом деле стояла
немилосердная. Даже окна отворить было невозможно, потому что зной,
густой, как столярный клей, сразу наполнял комнату. Одно спасение -
изредка распахнуть дверь в полутемный коридор, откуда едва уловимо веяло
воспоминаниями о зимних неполадках в отопительной системе. Простухин в
отличие от Елизарова переносил жару невозмутимо. Он был облачен в свой
единственный костюм, измятый и потрепанный, как и рукопись его
диссертации. Распахнутый воротничок сатиновой сорочки тоже почему-то
напоминал бумажную вклейку на густо исписанной странице.
Безмолвие соседа только пуще распаляло Александра Николаевича. Надо
сказать, он обладал весьма эмоциональным воображением. Оно, конечно,
помогало ему чувственно постичь множество явлений жизни, но оно же и
мешало подчас их понять. Обилие ощущений было как непроходимая чащоба на
пути к точным формулировкам, и Александр Николаевич прорубался сквозь
заросли своих эмоций с известным трудом. Его нынешнее волнение объяснялось
перевоплощениями, которые он поминутно переживал. Например, говоря о
медузах, он так живо представил рыхлый, склизкий ком, колышимый водой,
будто бы сам был этим жалким, слепым организмом в стихиях жизни. К тому же
его одолевала досада на текучую, неустойчивую мысль и легкая злость на
Простухина, который слушал его с туповатым любопытством, но явно не
понимал, к чему он клонит, хотя распрямил свою покатую медвежью спину и
ворочал головой туда-сюда, следя за Шуриком, который теперь нервно
вышагивал по комнате.
- Мне больно и противно смотреть на людей, погрязших в ненужностях. Мы
все в один голос восклицаем, что жизнь, имеющая цель и смысл - счастливая
жизнь! А ведь эту цель легко рассчитать математически, исходя из чего
разработать код решительно для каждого. И она будет осуществляться в
рамках стержневой или, как я ее называю, доминантной идеи. Возникнет
новая, математически обоснованная, качественно усовершенствованная модель
человеческого сознания. Рациональное исчисление - вот стимул движения к
совершенству каждого индивида. Его существование обретает программную
направленность. Небывалые темпы нравственной эволюции. Разве не об этом
всю историю мечтали величайшие умы мира! А я рассчитал вектор прогресса, -
Елизаров загадочно смолк, чтобы хоть паузой заинтриговать дремотного
Матвея. Уловка удалась. Тот покряхтел и как бы нехотя Спросил:
- Ну и что вышло?
- Безукоризненная прямая! - Шурик победоносно смотрел на Простухина и
тяжело дышал.
- Стало быть, перфокарта, сызмальства вложенная в башку, как в
кибернетический ящик, осчастливит каждого в отдельности и всех нас вместе
взятых? - по-своему понял теорию Мотя.
- Ну зачем же опошлять? - с благодушным высокомерием заметил Шурик. -
Миллиарды вариаций и свобода выбора сохраняются. Что еще нужно?