"Светлана Алексиевич. Зачарованные смертью" - читать интересную книгу автора

была простая и необъяснимая смерть... Понятная и непонятная... Я близко знал
его и чувствую свою ответственность за версию, с которой вы отсюда уедете.
Одни, я догадываюсь, отмолчатся, открестившись от своего "коммунистического
прошлого", - таких нынче большинство, другие расскажут понаслышке,
придуманное. Это сейчас, через семьдесят лет, мы читаем воспоминания о
Колчаке, Деникине и пытаемся их понять... А тогда - проклятья и свист над
могилами... Улюлюканье... Я - историк, я об этом думаю... Мы обречены на
возвращение. Прокляв чужие могилы, умираем, чтобы то же самое повторили над
нашими... Вы же помните, как уходил из своего президентского кабинета
Горбачев? Его толкали в плечи. Барабанили! Как все радовались, когда
покончил с собой Пуго! Самое страшное, что с нами произошло, - мы перестали
бояться смерти. Мне когда-то старый священник, которого я, с новеньким
университетским дипломом, убеждал, что Бога нет, тянул Бога за бороду на
землю, мне этот священник рассказал анекдот.
Революция... В одном углу церкви пьют, гуляют красноармейцы, а в
другом - их кони жуют овес и мочатся. Дьячок бежит к настоятелю:
- Батюшка, что они творят в святом храме?
- Это не страшно. Эти постоят и уйдут. Страшно будет, когда их внуки
вырастут...
У великой идеи две жизни: чистая - в уме, в книгах, и вторая, земная
жизнь, жизнь в реальности. В Кремле сидели кремлевские мечтатели и о мировой
революции думали, а в церкви красноармейцы пили, гуляли и их кони мочились.
Идея прекрасная! Но что вы с человеком сделаете? Человек не изменился со
времен старого Рима...
Зачем вам эта история? Разве кто-нибудь может понять смерть? Мы с ним в
последние дни много разговаривали. Но ведь самое главное произошло потом,
после него...
Ну, для начала я вам скажу, что это был типичный партработник. Система
отбора партийных кадров жестко регламентировалась. Доходило до смешного.
Ветеринар, например, мог стать вторым секретарем райкома партии, а
врач-терапевт нет, потому что в аппарат брали только производственников,
техническую интеллигенцию. Гуманитарии не ценились, им не доверяли, они
всегда были как бы на подозрении. Это сейчас драматурги и переводчики,
младшие научные сотрудники могут править страной, а в те времена это было
дело партийных профессионалов. Секретарем по идеологии обычно была женщина.
Ее сажали во все президиумы, в центре. Но почему - женщина? Сугубо для
украшения... Как на плакате... Я вам уже говорил, что существовал обряд...
Обряд светлого будущего... Обряд власти... Но технократизм, конечно,
накладывал отпечаток. Мысль, что народ может выйти на улицы, казалась
невероятной. Может ли бунтовать тюрьма? Может ли бунтовать армия? Мне сейчас
тоже непонятно, чем питалась эта наша уверенность.
Да, так вот, он был типичный партработник, ему больше всего нравилось
брежневское время. Он мог вынести вопрос на бюро обкома, на секретариат...
Написать постановление... Засекретить документ... Положить под сукно...
Выполнить любую команду... Но в его голове не могла родиться ни одна идея,
потому что он - по своей природе - только исполнитель, как был когда-то
инженером на заводе, так им и остался. Прикажут - сделает, доложит. А
началась перестройка... По телевизору выступал Горбачев и обещал народу
демократию... Народ выходил на центральную площадь города и требовал то
хлеба, то свободы, то мяса, то курева... Такого народа никто из нас не