"Светлана Алексиевич. Зачарованные смертью" - читать интересную книгу автора

знал... Мы привыкли к организованным майским колоннам...
Он отвечал в обкоме партии за науку и культуру... И вот этот человек
приходил ко мне в кабинет и спрашивал: надо ли ему читать "Дети Арбата"
Анатолия Рыбакова? И что отвечать, если на встрече в техникуме или в
институте у него спросят о Солженицыне? Какая на этот счет поступила команда
сверху? Грянули такие дни, когда для него ничего не было страшнее, чем
выехать куда-нибудь с докладом, встретиться с людьми. Он приходил с утра на
работу и сидел, не выходил из своего кабинета. Он боялся телефонных
звонков... Они требовали мгновенных решений, его вмешательства: в школе
забастовали учителя, в театре молодой режиссер репетирует запрещенную
пьесу... Вышли на митинг старики - жертвы сталинских репрессий... По-моему,
военные - это были единственные люди, которых он еще как-то понимал. Система
координат тут совпадала...
О чем мы беседовали? Я был намного моложе, но даже не это, а то, что я
находился как бы вблизи власти, его ко мне притягивало. И то, что я был
молодой, значит, я был ближе к тому, что происходило на улице, я только что
из той жизни пришел сюда. Меня взяли на работу в обком из областной газеты.
"Вот вы - молодые", - начинал он. Молодые, значит, ответственные за то, что
происходит, переворачивается. Он говорил о твердой руке, о порядке, о том,
что все разваливается. Других вопросов он себе не задавал. Он никогда не
читал Маркса, впрочем, как и я. В вузах мы когда-то все это пролистали перед
экзаменами. Маркса и Ленина я стал читать сейчас, когда сносят памятники им,
тащат на свалку...
Я его видел в тот день... За несколько минут, как он выпрыгнул...
Выхожу в коридор: он ходит без пиджака, открыта дверь в туалет, а там окна
настежь... Виновато как-то улыбнулся мне... Пиджак висит на дверной ручке...
Мелькнуло: почему он здесь, на восьмом этаже, вроде его никто не вызывал? На
восьмом этаже находился кабинет первого секретаря обкома партии, сюда или
вызывали, или приглашали. Представить, чтобы кто-то просто так поднялся туда
и гулял, невозможно. Никто даже из своих работников не заходил, кроме меня,
его помощника, и секретаря-машинистки. Мы находились рядом, наши кабинеты.
Существовал этикет, который не нарушался. Краем сознания пробежала мысль:
вроде никто его не вызывал... Я забрал в приемной отпечатанные странички
(как раз писал доклад первому секретарю) и вернулся к себе. Через несколько
минут слышу крики в коридоре...
Недавно я где-то прочел, что раб вспоминает не только плети и цепи,
которыми он был прикован к галерам, но и красоту моря, и соленый ветер в
лицо... К чему это я? Это уже о другом... Или нет? О том же. В университете
я думал о себе, что я независим. В армии словил себя на мысли, что счастлив
стоять в строю по стойке "смирно" и появилось желание стрелять... Это уже о
другом... Это уже чувства, эмоции... А вам нужны факты...
Он пришел в тот день на работу в старом костюме... В старых ботинках...
Я после думал, что он же шел и представлял, как будет это делать... Вот эту
последовательность: где, как, когда? Открыть, подняться, ступить... Кто бы
мог подумать, что он окажется на это способным? Послушник по своей
природе... Он нарушил все правила игры...
Заведующий отделом обкома партии - номенклатура ЦК. И вдруг он
бросается с восьмого этажа, разбивается насмерть... Это все равно что идти
на марше и ухитриться повеситься. Был переполох. Недоумение. Приезжали
комиссии...