"В.Александровский. Философия морали Им.Канта: Обретение или потеря? " - читать интересную книгу автора

не обязательно, не универсально. Однако, если сознаёт, то именно свободным
человеком, в смысле социального статуса. Если же кто-то хочет понимать
"свободу", как беспрепятственность, то закон, напротив, выставляя
ограничения и налагая ответственность, даёт познать несвободу свободного
человека. Если же речь идёт о психологическом понятии свободы воли, под
которой понимают способность человека творить волю, создавая объекты
желаний, то для осознания этой способности закон не нужен в обязательном
порядке. Более того, закон вообще не участвует в осуществлении творческой
свободы воли: он "перпендикулярен" ей. Дело в том, что человек - не только
творец, но ещё и общник семьи, содружества, города, государства. И вот этот
общник мешает творцу своими отношениями с отцом, с другом, с господином и
так далее. Он говорит, что тварная воля для своего осуществления должна быть
вправе осуществиться. То есть, её осуществление должно феноменально остаться
в рамках закона. Не закона разума творца, а закона, полученного в отношениях
с отцом, другом, господином. Поскольку же человек Канта не имеет ни отца, ни
друга, ни господина, - а только разум; постольку Кант обеспокоен тем, что же
будет с нами, профессорами, если в свободном творческом разуме не будет
закона? Этому беспокойству принадлежат следующие слова того же пассажа:
"если бы моральный закон ясно не мыслился в нашем разуме раньше, то мы не
считали бы себя вправе допустить нечто такое, как свобода". Здесь он
выступает уже не как философ, а как бюргер, член магистрата, который перед
лицом государя считает себя вправе или не вправе допустить то или иное в
отношении подвластных горожан. Ограждая себя от обвинений в
безответственности, он ограничивает свой либерализм условием: чтобы в разуме
был закон. И хочет верить в существование такового. Перпендикулярное творцу
существование человека общающегося и выдвигаемые им условия Кант прячет за
термином "эмпирического обусловливания", но сознает проблему и потому
спрашивает сам себя: "достаточно ли одного лишь чистого разума самого по
себе для определения воли, или же он может быть определяющим основанием ее,
только будучи эмпирически обусловленным?".
Между тем, в "чистом разуме", свободном от "эмпирического
обусловливания" общественными отношениями, могут наличествовать только
технологические законы, полученные из творческого опыта; закон же в правовом
смысле слова, разум получает извне, из сферы общений и отношений. Если же
разум сам измышляет правовой закон, то делает он это с одной целью -
сфальсифицировать право, чтобы освободить свою творческую волю, придав ей
ложную законосообразность. Таковы все воровские (в широком смысле слова)
"законы". Если же мы, вслед за Кантом, хотим утверждать, что разум не сам
сочиняет законы, а что они уже заложены в нём, то, может быть, мы просто
подменяем разумом совесть? Спрашивается, для чего? Ради создания
монистической теории человека, как разумного существа?
Справедливости ради следует сказать здесь, что под "эмпирическими
условиями" Кант не имеет в виду общественные институты и отношения. Он
вообще не заходит так далеко, ограничиваясь психологическим индивидуумом, с
его разумом и волей. Соответственно и "закон" у него не общественный
институт, а логическая формула. Поэтому и его понятие "свободной воли"
недостаточно для того, чтобы исследовать вопросы нравственности. Он
определяет её следующим образом: "свободная воля как независимая от
эмпирических (т.е. относящихся к чувственно воспринимаемому миру) условий".
Понятно, что это есть воля, способная стремиться к идеальным фантастическим