"Анатолий Алексин. Если б их было двое... " - читать интересную книгу автора

достигал, даже на премьеры их не являлся. Странности поступков его были
непредсказуемостью таланта. И разве могли они мне не нравиться?
Однако, как считалось, звезду первой величины он режиссерским своим
телескопом обнаружил только во мне. Никогда б он не взял меня в "связку",
если бы было иначе. Посланий моих Тиран не хранил, а газетные и журнальные
интервью, в которых превозносился актерский мой дар, сберегал в аккуратных
объятиях целлофана. Чтобы не сморщились, не состарились... Он, помню,
сказал, что восторг перед женской красою со временем блекнет, а перед красою
Божьего дара - нет. Так, может, восхищенье моею игрой означало восхищенье
мною вообще? Самоутешение часто оборачивается самообманом. Говорят, к
примеру, что приятней любить, нежели быть любимой. Романтично звучит.
Успокаивает... А если б еще это было правдой! Но есть ли что-нибудь
тягостней, чем безответные скитанья души?

Если б нас было двое... Но были к тому же его цели, его высоты, его
Эверест. А верней, к тому же существовала я.
Но все-таки кому из людей мой муж отдавал свою душу? Тем, персонально
неведомым, миллионам, кои обобщенно именуются зрителями? В ответ на их
обожание? Они, по мнению мужа, преклонялись предо мною даже трепетней, чем
пред ним, поскольку суперактриса ближе зрителям, чем суперрежиссер: она - на
экране, а он - где-то за.
- Известно, - сказал Тиран, - что одаривать собой всех на свете гораздо
проще, чем кого-то конкретно. И что проявлять человечность ко всему
человечеству в целом куда легче, чем к одному определенному человеку.
Так не избрал ли он то, что проще и легче?
Затворничество способствует размышлениям. И я задавала себе вопросы,
ответить на которые мог только он. О настоящих тиранах отваживаются вслух и
всерьез размышлять, когда их уже нет на земле. Но и Тирана по прозвищу я
почти никогда не осмеливалась обременять невыгодными для него вопросами.

Через девять лет и одиннадцать месяцев мне позвонили со студии
телевидения. Десятилетие со дня смерти Тирана они замыслили отметить
ретроспективой его творений. Начать же решили с конца: с картины, увенчанной
"Оскаром". И попросили предварить ее воспоминаниями о супруге. Я ответила
так, как обычно отвечают в подобных случаях:
- Мой муж - это его фильмы.
Я не сказала, что "наши", ибо продолжала числить себя при нем. А кроме
того, не хотелось в моем нынешним возрасте выступать перед картиной, в
которой меня называли Джульеттой.
Новые свидания с искусством Тирана были событием - и я решила к каждому
из них наряжаться с премьерной торжественностью. Хоть и очутилась с тем
ретро наедине... Наряды мои тоже хранились взаперти, как и фильмы. Я
старательно отгладила костюмы и платья, которые ему нравились. Он не раз
повторял: "Твой гардероб я люблю: он свидетельствует о вкусе". Не
подчеркнул, что любит его по-своему. Дизайнерские его пристрастия оговорок
не требовали.
Я знала, что ретроспектива фильмов будет ретроспективой моей биографии,
но не думала, что она устремится по этой дороге сразу, во весь опор.
Искусствовед, который выступил вместо меня перед началом "повторных
премьер", доверительно сообщил, что "проник в тайны рождения тиранских и