"Анатолий Алексин. Дневник жениха" - читать интересную книгу автора

своего буксира.
- Пойдем к тете Зине! - воскликнул я. И схватил ее за руку. - В кассу
я тебя не пущу!
"Будь моей женой! Согласись... - должен был я произнести громко, не
раздумывая, чтобы заглушить все ее сомнения. - Сейчас же, в эту минуту,
стань моей невестой. Раз я первый, кому ты доверяешь свои планы, сомнении.
Первый, к кому торопишься в трудную минуту..."
Но я этого не произнес. Потому что рядом не было тети Зины. А я плыл
по ее течению. Баржа... Баржа! Это слово уже не было в моем представлении
связано с речными просторами, волнами, берегами. Все - и течение, и буксир,
и баржа - приобрело лишь обидный, иносказательный смысл. Мои поступки,
незначительные и редкие, не принадлежали мне. Я был лишь исполнителем чужих
решений, а не их создателем, не изобретателем их. И то смелое, единственно
верное, что я должен был произнести, никак не произносилось. Язык мой и
воля были не на хлипком собачьем поводке, а на давно и туго натянутом
тросе. Почему же раньше я не замечал этого? Может быть, мне это было
удобно?
Люба, наверно, не согласилась бы на мое предложение. Но я обязан был
его сделать.
- Пойдем к тете Зине! - сказал я. - Там все решится!
- Что "все"?
- Вообще все! Идем...
Какое бы твердое намерение ни владело человеком, но если оно касается
его личной жизни и перемен в ней, он испытывает неуверенность (пусть самую
малую!) и становится податлив чужим советам, склонен выслушивать их.
Люба, не разжимая руки, в которой были скомканы деньги на билет, все
же пошла за мной.


* * *

Только сегодня могу дописать то, что случилось вчера. Не уверен, что
сумею все воспроизвести точно, "воссоздать", как пишут в критических
статьях. Но попытаюсь.
Я все время стремлюсь поточнее "воссоздавать" - и дневник, как я уже
писал, начинает походить на рассказ или повесть. Но уж такой в моей жизни
настал период. По дороге, на улице и в метро, Люба спрашивала:
- Зачем ты тащишь меня к своей тете?
- Все будет в порядке. И никакого трагизма! - ответил я.
Она рассмеялась, а это делает ее более неотразимой, чем мне бы
хотелось. Все шедшие навстречу мужчины притормаживали... А женщины,
напротив, пригибали головы (чтоб не возникло сравнений!) и убыстряли шаг.
Как ни странно, Люба перестала сопротивляться. Но я, боясь все же, что она
возьмет да и скроется, руку ее из своей не выпускал.
Тетя Зина знала меня со дня моего рождения и сразу же по "обожженному"
лицу и другим явным приметам поняла, что случилось нечто чрезвычайное.
- "Чуть свет уж на ногах, и я у ваших ног!" - этого про тебя, Люба,
сказать нельзя: ты долго к нам собиралась!
Тетя выигрывала время для предварительного, визуального изучения
ситуации. Она не любила, чтобы на нее опрокидывали ушат холодной воды.