"Геннадий Алексеев. Зеленые берега" - читать интересную книгу автора

можно помочь? Быть может, их судьба не безнадежна?
Вблизи купола не выглядят столь беспомощно. Удостоверившись в этом, я
сворачиваю к Фонтанке. Она грязно-серая, как небо. Пожалуй, еще грязнее, еще
серее. На льду валяется всякий хлам. У гранитного спуска томится вмерзший в
лед, всеми забытый катер. У него до слез одинокий, сиротский вид.
Легкий, изогнувшийся дугою мостик. Прямой, как рейсшина, Крюков канал. Над
рейсшиной торчит стоймя остро заточенный, тонкий карандаш знаменитой
колокольни.
Девочка с эрдельтерьером. Лицо девочки утонуло в большой пушистой шапке из
песца. Эрдель очень весел. Он лает, прыгает, носится вокруг девочки кругами.
Задний, плоский, будто срезанный пилой, некрасивый фасад театра. На льду канала
валяются рваные театральные афиши.
Площадь. Похожий на резную шкатулку, компактный дворец за высокой, ажурной
чугунной оградой.
Мост. Слева и справа широкая река, покрытая колючим битым льдом. Слева, и
справа, и над головой -- пространство. Оно беспредельно, как на моих
картинах. В отдалении -- опрокинутые вершинами вниз конусы белого пара,
извергаемого полосатыми трубами электростанции. Поблизости -- впавшие в зимнюю
спячку буксиры.
Набережная. Чугунные цепи на набережной. Маленькое кафе на набережной.
Мраморные столики. Кофейный, блестящий никелем, аппарат. Чашки и блюдца.
Бутылки. Фасованный сахар в обертке. Аромат крепкого кофе. Разговор за соседним
столиком:
-- Я им говорю: да побойтесь вы бога!
-- А они?
-- А они хохочут. Тут я не выдержал и...
-- Ну и правильно! Чего церемониться?
-- Вот и я так думаю.
Снова набережная. Силуэт стройного бронзового человека, стоящего в позе
Бонапарта, выигрывающего очередное сражение. Узорчатая кирпичная церковь,
воздвигнутая в самом конце добродушного девятнадцатого столетия с
подобострастной оглядкой на уже изрядно удалившийся в историю семнадцатый
век.
Поворачиваю на улицу, влекущую меня на север, прямехонько на север, в дымку
интригующей, что-то обещающей и настораживающей перспективы. По сторонам вполне
пристойные фасады зданий, возникших в ту эпоху, когда бедняжка архитектура была
скромна до крайности и по-школярски твердила давно уже пройденное и
затверженное. Но иногда проскальзывают мимо и другие фасады. В них запечатлела
себя несмелая попытка пролепетать что-то новое. Их игривость под стать их
робости, но, в отличие от первых, мертвеннохолодных и как бы окостеневших в
тупой покорности прошлому, они явно живые.
Перемещаясь все далее на север и миновав три оживленных, пересекающих улицу
проспекта, я оказываюсь в тихом, малолюдном месте, которое еще недавно
размещалось на самом краю города, а ныне уже подвинулось в его глубину.
Узкая речушка с желтым, пятнистым льдом. Журчание нечистот, вытекающих из
канализационной трубы. Пар, клубящийся над нечистотами. Полусгнившие сваи.
Лодки, опрокинутые вверх дном и покрытые толстыми снежными тюфяками. Невдалеке
зияет арка кладбищенских ворот. Из-за нее виднеется приземистый купол небольшой
церкви.
Кладбище старое, запущенное. Здесь давно не хоронят. Покосившиеся кресты.