"Валерий Алексеев. Желтые очки" - читать интересную книгу автора То, что отец казался маме смешным, было для меня новостью.
Но, в общем, больших расхождений в маминых словах и мыслях я не обнаружил, и это было приятно. Я дал себе твердое слово не надевать очки в семейном кругу и держал его до самого позднего вечера. На ночь мы сгоняли с отцом партию в шахматы. Не удержавшись, я все-таки нацепил очки. Отец рассеянно взглянул на меня: - С обновкой тебя, - и углубился в партию. Он, как всегда, проигрывал, очки смиренно жужжали: "Так, он нас так, а мы его так, Иван Иванычу позвонить, ведомости заполнить, мы ему так, а он нам так, и что же мы имеем? Имеем мат в три хода. Эх, сынка, сынка, сидишь в очках и ничего не видишь. А если так - он так, а мы ему так, нет, догадается, и тут мат в три хода, нет, в два, не надо обижать мальчика, пойдем сюда, нет, стоп, уж слишком явно, Иван Иванычу позвонить, ведомости заполнить. Так что ж нас мучит, что ж нас мучит?" И он подставил ферзя под стандартную вилку. Я покраснел. - Ты что же это, поддаешься, значит? От обиды у меня из глаз чуть не брызнули слезы. - Где? Что? - забормотал отец, бросив на меня быстрый взгляд. - Ах, это! Фу, черт, сглупил! - Не буду я с тобой играть, - сухо сказал я и снял очки. - Ты что из меня дурачка делаешь? - Ах, дурачка? - рассердился отец. - Ах, дурачка? Ну, погоди, сейчас я Ну, что теперь скажешь? Он разыграл размашистую комбинацию слонами и конем, загнал меня в угол - и попался на давно уже заготовленный мною элементарный линейный мат. Я так и не понял, была эта ошибка случайной или подстроенной, но надевать очки еще раз не осмелился. - Пап, а что тебя мучит? - спросил я как бы между делом, складывая шахматы в коробку. - Меня? - переспросил отец, и вдруг глаза его стали мокрыми. - Смотри-ка, замечаешь... А я-то думал, тебе все равно. Спи спокойно, сынка, милый, все будет хорошо, ложись. Он думал, что я понял, почувствовал... А я, как пень с глазами, смотрел и не видел и не понимал ничего... Спать я укладывался хмурый, от этих чертовых очков трещала голова. И все-таки так п?шло устроен человек, что в темноте, лежа в постели, я снова нацепил очки: решил опробовать их на сестренке. Что думает сестренка - было мне неинтересно. Что может думать пигалица одиннадцати от роду лет? Но я боялся, что очки размагнитятся за ночь и завтра я в них ничего уже не услышу. Мне позарез нужно было узнать, чт? думает обо мне Иванова. Узнать - и выбросить эти чертовы очки, а еще лучше - сломать, растоптать, сжечь, чтобы не мешали жить никому. Сестренка лежала на своей тахте у противоположной стены, ворочалась в темноте и вздыхала. "Умру, умру, о господи, умру, - зашептали очки, - противно, стыдно жить, зачем? Никому не нужна, все презирают, хожу как |
|
|