"Валерий Алексеев. Паровоз из Гонконга (Повесть, ж."Мы" 1-3/1990) " - читать интересную книгу автора

молчи.
Людмила повернулась к сыну, скорбно посмотрела ему в лицо.
- Ты и там со мной будешь так разговаривать? - понизив голос,
спросила она.
Андрей ничего не ответил и по-мужицки тяжело, набычась, сел на край
чемодана. Завидев, что он отдыхает, Анастасия тотчас же выпростала свою
руку из Клавиной и со словами "Я к Бате пойду" подбежала и, став рядом с
братом, прижалась к его плечу. Одета девочка была нарядно: на ней были
клетчатые брючки, клетчатая кепка с помпоном и клетчатое же пальтишко из
той же материи. Мама Люда хотела, чтобы при одном взгляде на ее детей
все говорили: "Смотрите, какой ансамбль". Однако веселая кепочка лишь
оттеняла бледность Настиного лица, а брючки были уже мокрые, и мама Люда
знала об этом, но полагала, что ради гармонии можно и потерпеть.
"Батя" - так звала сестренка Андрея с тех еще времен, когда не умела
выговаривать "братик". Мама Люда лелеяла эту традицию, вроде бы
навязывая ее дочке ("Иди к Бате, поиграй со своим Батей!") и
инстинктивно стараясь продлить ее младенчество. Точно так же тетка Клава
настаивала, чтобы Настя называла ее "мама-кока", в смысле
"мама-крестная"; можно было себе представить того маленького идиота,
который первым вместо "крестная" произнес "кока" и вызвал чье-то
старческое умиление. Андрей запрещал сестренке называть его Батей, и все
же нет-нет, да и проскакивало: "Батя, а что это?.. Батя, а почему?.."
Но сегодня Настя ни о чем не спрашивала, просто стояла, прислонившись
к брату бочком. В двух шагах от детей бесшумно раздвигались и
сдвигались, пропуская пассажиров, автоматические стеклянные двери,
технический изыск этот был в те времена новинкою даже в Москве, но дети
смотрели на двери равнодушно и тупо - так во всяком случае могло
показаться тому, кто неспособен был понять. какой тревогой наполнены их
души.
Наконец подкатил долгожданный "универсал", захлопали дверцы, вылезли
мужчины: высокий сутулый Иван Петрович и коренастый темнолицый дядя
Сережа.
Людмила кинулась к мужу.
- Черти вас за килу тягали! - зашептала она, трепеща от ярости и
озираясь. - Вся прямо испсиховалась!
Людмила работала в городской библиотеке и, как она сама говорила,
книжной пылью пропиталась насквозь. Однако стоило ей взволноваться - в
ней просыпалась простая сельская баба. Она и родом-то была не из города
Щербатова, а из рыбацкой деревни Ченцы. Там до сих пор жили ее и
Сережины родичи - мелкорослые чернявые люди, в городе их называли
нанайцами.
Иван Петрович улыбнулся и, ничего не ответив, принялся открывать
заднюю дверцу "универсала". Должно быть, со своим водителем мужчины не
поладили, потому что он, отойдя в сторону, демонстративно скрестил на
груди руки.
- У, кошкодав, - сказал на него дядя Сережа. - Всю нам дорогу
изгадил.
Сережа тоже шоферил: возил на черной "Волге" важного человека,
которого с гордой скромностью называл "мой пассажир". Возможно, дядюшка
сам же и подпортил дорогу: таксистов он не любил и не делал из этого