"Валерий Алексеев. Удача по скрипке" - читать интересную книгу автора

этого, и досадно, и боюсь пуще смерти: разлюблю я его, ох, совсем разлюблю.
Поднимается спозаранку, за скрипку берется: "Ах, ты боль зубная,
издохнешь со своей музыкой. Не высыпаешься, не наедаешься, тенью ходячей
стал..."
Поднимается поздно: "А, мучитель, я для тебя души не жалею, всю душу в
тебя вложила, а ты не ценишь, только карты мне путаешь!"
Играет с утра одно и то же (та-та-та, та-та, та-та-та, та-та), а меня
как по нервам: "Что за глупый такой, ни на что не способный?"
Нет, бывали и просветления. Вдруг сошлось у него, заиграл без помех:
улыбается, скрипочку взглядом ласкает. "Мама, - говорит мне, -
послушай-ка вот это местечко! Одолел я его, в теплый тон перекрасил".
Ну, сажусь я, как подсудимая, руки на коленях складываю, а на сердце
одна пустота. "Слышишь, мама, - спрашивает меня Толик, - все зеленым и
коричневым светится! Две полоски такие, а между ними - воздух сквозной..."
Где уж мне, думаю про себя и вздыхаю. Я сквозного воздуха сроду не
слышала.
Играл бы лучше сам по себе да меня понапрасну не трогал. Стал бояться
меня Толик, как смертной тоски. Все молчком да молчком, по углам от меня
прячется. Скрипку в руки при мне брать не хочет, то ли боится, то ли
стесняется. Все равно, мол, ты, мать, ничего не поймешь, стоит ли ради
тебя стараться?
Выходит, бывало, из школы возбужденный, радостный, с детишками болтает,
портфелем размахивает. А меня как увидит - сразу лицо у него тусклое
становится, непонятное.
Няня школьная мне говорит:
- Сам профессор приезжал, наших младшеньких слушал. На сына твоего не
нахвалится.
Мне бы радоваться, а я злюсь. Спрашиваю Толика:
- Слушал тебя Гайфутдинов?
- Слушал, - говорит и в сторону смотрит, улизнуть настраивается.
Я за шиворот его:
- Ты делиться со мной будешь, свиненок?
- Буду, - отвечает.
- Так делись!
Молчит.
"Ох, царица небесная, - думаю, - ненавижу ведь подлеца. Как бы мне не
пришибить его ненароком..."
Смотрит Толик па меня исподлобья и вдруг заявляет:
- Мама, - говорит, - брошу я эту скрипку.
Чуть тогда я не умерла. Заметалась по комнате, то за сердце хватаюсь,
то за голову, сама плачу, растрепалась вся, а он тоже заплакал, в голос
ревет и одно твердит:
- Ненавижу я ее, проклятую! Раньше мы с тобой в кино ходили, в
кафе-мороженое ездили, книжки я тебе рассказывал. А теперь - ничего!
Совсем ты другая стала, не мать, а мачеха! Лучше умру!
- Мачеха! - кричу я ему. - Ах мачеха! Я для него всем пожертвовала, а
он, свиненок, такими словами бросается!
- Не надо мне, - Толик говорит, - чтобы ты для меня жертвовала! Я хочу,
чтобы ты веселая была, довольная, как раньше! Не нужны мне твои жертвы,
мне мама живая нужна!