"Михаил Алексеев. Карюха (Дилогия - 1) " - читать интересную книгу автора

двору, секли хворостиной и кнутом, от страху Карюха кинулась на плетень и
чуть было не села брюхом на кол. Отчаянный вопль матери, выскочившей на шум
из избы, остудил истязателей.
Матерясь про себя и вроде бы стыдясь за вспышку безумного этого гнева,
они пошли вслед за нею в дом и уже за столом долго судили-рядили, как осенью
продадут Карюху, будь она неладна. Мать, Ленька и я помалкивали, орудуя
ложками. Мы знали, что грозное намерение отца и Саньки скоро рассеется и
Карюха останется на дворе и будет по-прежнему делать все главные дела, то
есть привозить, отвозить, пахать, сеять, убирать и с будущего лета давать
нам по жеребенку.
Лучшие отношения у Карюхи установились с Ленькой. Пятнадцатилетний этот
хлопец был добр и простодушен до чрезвычайности. Карюха не помнила, чтобы он
не то чтобы ударил, но даже замахнулся на нее кнутом. Потом на Ленькину долю
выпала обязанность, равно приятная как Леньке, так и Карюхе, - он выводил ее
в ночное.
Карюха, не спутанная, как все другие лошади, сразу уходила, по
обыкновению своему, далеко в сторону, лакомилась там одна свежей травою, а
Ленька беспечно предавался игрищам. Снимал с себя носок, туго набивал его
пыреем, скликал товарищей и заводил веселую возню. Называлась она игрою "в
хоря", или "лови хоря" - так будет точнее. Ребята садились в круг, вытянутые
их ноги утыкались в подошвы товарища, сверху бросали дерюгу, под нее
запускали "хоря" - набитый пыреем носок. "Хорь" метался под дерюгою от
одного к другому парню, только один из них не сидел, а бегал рядом и
старался у кого-нибудь перехватить "хоря". Стоило ему промахнуться, как
"хорь" мгновенно выныривал из-под покрывала и сильно ударял под ликующий рев
играющих по спине водившего. Тот со стоном бросался в новую погоню,
продолжавшуюся обычно долго, так как "хорь" был почти неуловим. Когда же
все-таки его перехватывали, на место страдальца становился тот, в чьих руках
был задержан носок.
Игра продолжалась нередко до рассвета. Когда большинство ребят
засыпало, бодрствующие проделывали с ними фокусы вовсе уж малоприятные. Либо
привязывали сонного к конскому хвосту, либо мазали физиономию дегтем.
Помнится, Ленька возвращался с ночного почти всегда чумазым. При этом
круглое лицо его озарялось довольной улыбкой, белые зубы светились на
черном-то фоне особенно ярко. Не будь жестоких этих забав, ночное потеряло
бы для моего брата и его товарищей половину своих прелестей.
Карюха, как уже сказано, тоже была не внакладе. Потому-то они и были с
Ленькой добрые друзья.
Меня, младшего, Карюха, кажется, попросту не замечала, даже тогда,
когда я, вцепившись в гриву, умащивался на ее хребтине и, понукая, колотил
по широким бокам босыми ногами. Немного позже, правда, и для меня нашлось
занятие: летнею порой я стал водить Карюху в Кочки, на сельский наш пруд,
купать. Карюха заходила в воду настолько, что над поверхностью пруда
оставались ее голова и чуть заметная, тоненькая полоска хребтины. Я, голый,
ерзал по этой хребтине, тер Карюху и слева и справа своими ладонями, чесал
пальцами ее бугроватую от укусов оводов кожу, а Карюха стояла неподвижно,
блаженно постанывала, кряхтела от великого удовольствия. Накупавшись вволю,
она выносила меня на берег и с несвойственной для нее рысью мчала, голого,
домой - только брызги сыпались, окропляя седую пыль. Уже во дворе Карюха
встряхивала кожей, да так сильно, что я летел наземь кубарем и потом уж сам