"Михаил Алексеев. Карюха (Дилогия - 1) " - читать интересную книгу автора

его где могла - на лугах, в степи, в ночном, - о чистокровии ее потомства
говорить не приходилось. Тут уж что бог послал. Бог же не был щедрым. Он
посылал жеребят такой же безвестной породы, как и их случайные отцы,
выпущенные хозяевами на волю и предоставленные в полное распоряжение
разгуливавших без всякого присмотра маток. Давно замечено: ни одного
жеребенка Карюха не родила похожим на себя. О каждом ее отпрыске, без
притворного желания польстить жеребцу, всякий мог бы сказать: "Вылитый
батька!" Со временем из такого наблюдения отец мой сделает решительный и
далеко идущий вывод, но речь о том впереди. Как видим, помимо того, что
Карюха привозила, отвозила, пахала, сеяла и убирала, она обязана была еще
"приносить" всякий год по жеребенку. В первый год нашего новоселья она не
сделала этого и знакомилась с кнутом больше прежнего.
На новом подворье со всеми членами нашей семьи у Карюхи постепенно
установились свои и притом разные отношения. Отца, главного хозяина, Карюха
явно недолюбливала. И за то, что он давал волю кнуту гораздо чаще, чем мог
бы это делать, согласуй свои действия с разумом; и за ночные кутежи, те
самые пирушки, от которых на Карюхину долю оставалось тяжкое похмелье, ибо
не кто иной - она должна была либо простаивать всю ночь напролет у чужой
избы, либо развозить упившихся приятелей хозяина по домам, либо под злые
окрики хозяина и посвист кнута над спиною изображать из себя рысачку, коей
она не была и не могла быть; и особенно, конечно, за скверную его привычку
лезть пьяными губами к морде и бормотать разные глупости - Карюхе всегда
хотелось откусить эти мокрые вытянутые губы, но она удерживала себя,
опасаясь последствий. Недолюбливала она отца еще и за то, что обязана была
бояться его: трудно любить того, кто внушает к себе страх.
С точки зрения Карюхи, лучшим ее другом должна была быть наша мать.
Кроткая и добрая по характеру своему, она была чрезвычайно заботлива не
только в отношении нас, ее детей, но и в отношении животных, поселившихся на
нашем дворе. Карюху мать звала не иначе, как кормилицей, потому что Карюха
действительно была кормилицей семьи. Корм задавала Карюхе мать, в течение
долгой зимней ночи выходила к лошади по нескольку раз, украдкой от отца в
отруби подмешивала горсть-другую ржаной муки. С появлением матери Карюха не
прижимала ушей, как делала всегда, когда кто-нибудь к ней приближался, а
тихо и ласково ржала, потом, в знак благодарности, что ли, терлась о плечо
хозяйки своею бархатисто-мягкой верхней губою. И все-таки нельзя сказать,
чтобы мать наша пользовалась у Карюхи достаточным авторитетом. Если
случалось, что единственным седоком на возу была она, Карюха предавалась
своей лени с особенно нахальной откровенностью.
- Ну, родимая, ну, ну! - понукала мать, причмокивая, и даже норовила
взмахнуть кнутом, а то и опускала кнут на лошадиный круп, а Карюха и ухом не
вела - в прямом и любом ином смысле не вела. Делала она это не по злому
умыслу, а просто разумно пользовалась редкой возможностью отдохнуть и
сохранить силы для времен худших. Последних у нее было куда больше.
В отношении моего старшего брата, Саньки, Карюха придерживалась в
основном того же образа действия, что и в отношении отца. Характером и
повадками Санька был весь в батю: так же горяч и нетерпелив, а драчун,
пожалуй, даже больший, чем отец. Не мудрено, что Карюха питала к нему не
самые добрые свои чувства. Она и не скрывала этого. Раза два здорово укусила
Саньку, а один раз чуть было не лягнула, когда паслась на лугах и брат
пытался ее обротать. Попало ей тогда здорово. Отец и сын часа два гоняли по