"Михаил Алексеев. Карюха (Дилогия - 1) " - читать интересную книгу автора

которые могли уйти со двора на гумна и стать легкою добычей серых хищников.
Он любил Настеньку и справедливо полагал, что превыше этих его святых прав
на свете не существует никаких других. И хотел, чтобы Настенька находилась
рядом с ним всю-то ноченьку, до последних кочетов, до утренней зорьки, и
Настенька подчинялась ему, ибо и ей хотелось того же самого.
Эгоизм влюбленных безграничен. Пора бы уж людям знать про то.
Что же касается Карюхи, то Настенькина любовь была ей, Карюхе, впрок.
Карюхе нравилось пошляться на воле - глядишь, что-нибудь перепадет, в
придачу избежишь раз-другой оглобель, пускай потом винят кого угодно
другого, только не ее, Карюху.
Жизнь семьи шла своим чередом.

4

Свою сестру я звал няней. Она была старше меня лет на десять и когда-то
нянчила. Мне не нравилось, когда Настенька рассказывала про то своим
подругам. Повествуя, она особенно подчеркивала, что я был ужасный плакса,
никому не давал покою, а ей, Настеньке, "все руки отмотал". Я пытался
представить себе, как это можно отмотать руки, и не мог. С некоторых пор я
все реже называл ее няней - почему-то стыдно было, а потом и вовсе бросил, а
звал так, как все в доме, как старшие братья: Настька. И лишь когда у нее
завелся "миленок" и мне стало страшно обидно, я опять стал звать ее няней и
нарочно при ее возлюбленном, она же терпеть не могла этого: слово "няня" как
бы старило ее, семнадцатилетнюю, а Настеньке хотелось быть молоденькою.
Должно быть, по-своему как-то, но я ревновал сестру и всячески старался
ежели и не предотвратить вовсе, то хотя бы оттянуть стремительно
надвигающееся, по всей видимости, уже неотвратимое событие. Я начал
откровенно шпионить за сестрою. В самый неподходящий для нее момент
выныривал из тьмы, подбегал к бревну, на котором она всегда сидела с ним,
звал нарочно громким голосом, далеко слышным в настороженной, отзывчивой на
малейший шорох ночи:
- Нянь, домой! Нянь, папанька зовет! Нянь!
Парочка некоторое время оставалась на месте и, казалось, вовсе не
реагировала на мой крик. Я принимался орать во второй и в третий раз - до
тех пор, пока не вспугивал жениха и его невесту. Они уходили, а я отпускал
их ровно на столько, чтобы они меня не могли видеть. Найдя более укромное,
как им казалось, местечко, влюбленные усаживались, ворковали, а через
каких-нибудь минут пять я вновь тут как тут:
- Нянь, домой! Папанька зовет!
Не будь я Настенькиным братом, да еще младшим, жених с великим
удовольствием надрал бы мне уши, но он терпел. Настенька - не всегда.
Однажды она соскочила с бревна, догнала и наградила меня вполне заслуженной
затрещиной. Но оставаться дольше на улице не могла. Наскоро, сердито,
скомканно как-то попрощавшись, ушла домой. Ночью я слышал, как она плакала.
Утром, глянув на ее постель, я приметил не успевшую просохнуть подушку. И...
возненавидел себя. Подбежал к сестре, рассеянно смотревшей в окно, кинулся
на шею и, обнимая, и целуя, и сам уже плача, начал уговаривать, чтобы она
простила меня, клялся, что больше не буду и что вообще очень люблю ее. Она
прижала меня к себе так сильно, что я чуть было не задохнулся, и опять
расплакалась, но слезы ее были легки, не давили на грудь тяжким камнем, и,