"Михаил Алексеев. Карюха (Дилогия - 1) " - читать интересную книгу автора

смаргивая их длинными темными ресницами, чуть-чуть золотистыми, она уже
улыбалась и медленно расцветала в этой улыбке, как покрытый росою цветок на
утренней зорьке. И обоим нам стало так-то уж хорошо, что и рассказать
невозможно.
С того утра мы стали настоящими друзьями.
Свою безграничную преданность сестре я выражал, как только мог.
Перво-наперво раздобыл солидолу и смазал проклятые ворота, чтоб они не
скрипели. Мало того, в глухую полночь, когда все в доме спали, я потихоньку
выскальзывал на улицу и поджидал сестру у нашего дома, и, если это было
летом, встретив, помогал ей пролезть в горницу через окно: отец и мать спали
в другой комнате, через которую надо было бы неизбежно проходить, когда
пользуешься дверью. Бывало, что и зимою, открыв дверь, я пропускал сестру
вперед и на окрик отца "кто это?" отвечал, что это я возвращаюсь, мол, со
двора, справивши невеликую нужду. Все удавалось и все устраивалось наилучшим
образом. Труднее было с насмешками Саньки и Леньки. Санька - еще куда ни
шло: смеялся редко и необидно. От Леньки не было спасу. Кобенясь и ерничая,
он представлял Настенькиного жениха настолько похоже, что все в доме
хохотали: даже наша мать, кроткая и на веки вечные запуганная и забитая во
всех смыслах грозным своим супругом женщина, - даже она украдкой улыбалась,
морща губы и щурясь. Смеялся и я, зная при этом, что совершаю предательство
в отношении сестры, но смеялся: из Леньки вышел бы великолепный артист!
Только Настеньке было не до смеху. Поначалу она, схвативши у печки
ухват либо сковородник, бегала за Ленькой по избе, пытаясь вытянуть его
вдоль спины; но разве его поймаешь? Ленька увертлив, как угорь, и быстроног.
Умаявшись, она падала вниз головой на свою кровать, и плечи ее начинали
судорожно вздрагивать. Тогда все умолкали. Слышался лишь голос матери,
урезонивавшей сына:
- Нечистый бы тебя побрал совсем! Ну, что пристал к девчонке, кобель ты
этакий? Вот я тебя сейчас!.. - И она подымала брошенное дочерью орудие -
ухват или сковородник.
Ленька, подхватив с судной лавки кусок хлеба, нырял мимо нее к двери,
потом на улицу - только его и видели.
Нередко отец сам возвращался с попойки за полночь. Тогда он обязательно
пройдет в горницу, зажжет спичку, прощупает презлющими хмельными глазами
пустующую постель дочери и, взял это как подходящий предлог, начинает
придираться к нашей матери:
- В тебя пошла. Такая же шленда. Ну, где она запропастилась?
- Откель мне знать? - отзывалась мать, поспешно слезая с печи. Буря
надвигалась, и мать торопилась, чтобы успеть встать под защиту лежащих под
одной ее шубой, прямо на полу горницы, сыновей. Мы тоже не спали, чутко
прислушиваясь, далеко ль пойдет батька в неспровоцированном своем гневе.
Теперь мы подросли, и отец знал, что вряд ли ему удастся пустить в дело
кулаки, как в прежние времена, когда все мы, его дети, были малышами.
- "В тебя пошла"! - негромко повторяла мать, хорошо понимая смысл,
вкладываемый мужем в эти слова. - А не в тебя ли? Пятый десяток, а вон как
хабалишь! Шляешься до полуночи, как молоденький. Детей хоть бы постыдился!
- Ма-а-алчать! - орал отец.
Для нас это его протяжное "ма-а-алчать!" было сигналом бедствия. В один
миг мы оказывались рядом с разбуянившимся. Сделав руки кренделем, я повисал
на отцовой шее. Санька хватал его за правую руку, Ленька - за левую: так уж