"Михаил Алексеев. Карюха (Дилогия - 1) " - читать интересную книгу автора

раздражающий звук. В моих руках была трещотка; вчера еще она имитировала
пулемет. Мальчишеское ополчение инструктировал Сергей Андреевич Звонарев,
старший брат дяди Максима. От возбуждения, а может, и от принятой внутрь
чарки, лицо его было красным, ни в какие века не чесанные волосы отдельными
прядями прилипли ко лбу, даже седая борода его была мокрой, светлыми струями
стекала на обнаженную, тоже волосатую грудь, глаза из-под бровей вспыхивали
огнем, и невольно думалось, что не очень хорошо должен был бы чувствовать
себя волк, встретившись один на один с этим человеком...
Всем нам, ребятишкам, было указано место, откуда начинать гон и в каком
направлении вести его. Охотников еще прежде распределили по номерам. Первый
номер должен был стоять у Дальнего переезда, на опушке леса, а остальные -
всего их двадцать - вправо от него, у кромки лугов, ломаной линией, вплоть
до Салтыковской горы.
Отцу достался пятый номер - на месте наиболее вероятного появления
волков. Отец считался неплохим стрелком. Любую птицу он бил только влет, а
зверя - на бегу. Стрелять сидячую дичь считалось недопустимым: то было
вопиющим нарушением охотничьей этики.
Нас построили за лесом, вытянули в длинную цепочку вдоль речки Баланды.
По сигналу - а им был звонкий хлопок пастушьего бича - двинулись вперед, в
густые заросли леса. Теперь мы хорошо знали, что нам надобно было делать.
Перво-наперво заорали истошными, не своими голосами, единственно способными
подавить в мальчишеских наших душах естественный страх, потом затрещали,
застучали, загрохали во что попало. Тихий, в самом деле задумчивый какой-то
лес встрепенулся, зашумел беспокойно; воронье и сороки взметнулись высоко
над вершинами дерев и усугубили общую суматоху; присоединившиеся к нам наши
дворняги подняли неистовый, с под-визгиванием лай и дорисовали картину
внезапно пришедшего лесного ада. От этой орущей, улюлюкающей, свистящей,
лающей и грохочущей дьявольскими своими инструментами орды все живое должно
было в ужасе бежать куда глаза глядят.
Разгоряченный и оглушенный собственным криком, как солдат, идущий в
атаку, я мчался, не глядя под ноги, и, конечно же, то и дело падал,
вскакивал, и снова бежал, и не замечал, что по лицу моему давно катились не
только струи пота, но и крови; гибкие ветви деревьев хлестали так и сяк по
щекам и губам, но я не чувствовал боли. Не слышал и того, что где-то далеко
впереди, у лугов, начали раздаваться редкие поначалу, а потом все
учащающиеся, разрозненные ружейные выстрелы. А по лесу неслось:
"У-у-у-а-а-а-о-о-о, улю-лю-лю-у, ту-ту-ту, а-яй-яй-яй". В какой-то миг я
взглянул вправо, влево, зперед, назад, но никого поблизости не увидал:
сверстники мои были проглочены лесом, и тут-то я впервые по-настоящему
струхнул, закричал что было моченьки, и крик этот едва ли был воинственным.
Потом раздался близкий выстрел, сквозь редеющие деревья увиделся даже
дымок. Потерявший было всякое соображение от охватившего меня ужаса, я тем
не менее догадался упасть, иначе повстречался бы с зарядом, предназначенным
вовсе не для меня. Пока лежал, прогремело еще несколько выстрелов, затем еще
и еще. Потом все стихло. Я вскочил на ноги и вышел на опушку леса, метрах в
двухстах левее Дальнего переезда. Тут сгрудились мальчишки, расталкивали
друг друга, протискиваясь вперед. Охотники сидели в стороне, закуривали,
жестикулируя, обменивались впечатлениями от только что пережитого.
Я понял, что мне надо непременно пробуравить ребятишью кучку, ибо самое
интересное находилось, несомненно, там. Малый даже для моих небольших лет