"Разорившийся виконт" - читать интересную книгу автора (Лейн Эллисон)

Глава 4

На следующий день Генриетта проснулась, как всегда, рано. Утреннее солнце светило так ласково, что девушке захотелось прогуляться по саду перед завтраком. И хотя строгость линий сада не очень понравилась Генриетте, она была рада возможности побродить в одиночестве и развеяться. Ряды стройных кипарисов окружали множество цветочных клумб, которые поразили девушку своей ухоженностью. Прогуливаясь по одной из аллей, она встретилась с другой юной леди.

– Кто ты? – удивилась незнакомка, оглядев Генриетту с головы до пят.

– Я – Генриетта Шарп, невеста лорда Расбона. А ты?

– Эдита Лэньярд, младшая дочь лорда Лэньярда. Ты не похожа на невесту. Слишком маленькая.

– Тем не менее, мне семнадцать лет.

– Правда? А мне вот только пятнадцать, – произнесла Эдита со вздохом.

Генриетта прекрасно поняла намек. Эдита была на редкость хорошо сложена, а ее округлые формы являлись предметом зависти любой девушки, чья фигура еще оставалась по-детски угловатой.

– Ты тоже не любишь шляпки? – спросила Эдита заговорщическим шепотом. – Я их просто ненавижу, но если мама увидит меня с непокрытой головой, то с ней случится истерика.

– Ну, обычно я ношу шляпку, – солгала Генриетта. – Но сегодня мне захотелось выйти сюда на минутку и погреться на солнышке, тем более что я не ожидала встретить кого-нибудь в этот ранний час.

– Знаешь, моя горничная знает одно чудесное средство, которое придает здоровый блеск даже таким тусклым волосам, как у тебя, – продолжила Эдита, неодобрительно оглядывая прическу Генриетты.

– Спасибо, – ответила девушка, явно озадаченная.

Действительно, волосы могут создать ей еще одну проблему. Окрасив их и спрятав под шляпку, она еще могла надеяться, что никто не догадается, кто она на самом деле. Но только не днем и не при ярком свете. От краски волосы стали мертвыми и тусклыми, и чей-нибудь острый глаз вполне может заметить эту маленькую хитрость. Теперешний цвет волос совсем ей не нравился, а носить шляпу в доме было бы слишком эксцентрично, и это наверняка привлекло бы всеобщее внимание. Поэтому надо избегать хорошо освещенных комнат, тем более что в гостиной всегда было мрачновато то ли из-за маленьких окон под потолком, то ли из уважения к умирающей леди Лэньярд. Если повезет, то все будет как прежде.

– Ты прости меня за откровенность, – поспешно извинилась Эдита, неправильно поняв опасения девушки. – Моя гувернантка вечно твердит, что у меня длинный язык. «Настоящая леди не должна плохо говорить о чьей-либо внешности», – передразнила она гувернантку.

– Прощаю. А твоя гувернантка разрешает тебе гулять одной?

– Конечно, нет! Но она вышла на минутку, и я не удержалась, чтобы не улизнуть, – рассмеялась девушка. – Чудесный денек, не правда ли? Я просто не могла упустить возможность насладиться такой красотой!

– Или возможность почитать что-нибудь запретное? – догадалась Генриетта, заметив уголок поспешно спрятанной книги.

Эдита снова рассмеялась.

– Вообще-то да. Я люблю хорошие книги, но мы с мисс Бекинс по-разному понимаем это слово.

«Готические новеллы», – решила Генриетта.

– Полагаю, она предпочитает книги несколько иного сорта, – сказала она вслух.

– Ну да. «Поучительные истории для молодых людей» – ее настольная книга. Но неужели ты и вправду невеста моего кузена? – спросила Эдита, восторженно глядя на Генриетту. – Тогда ты самая счастливая девушка на земле!

– Да, мы помолвлены, и я считаю себя самой счастливой. Он прекрасный человек, и к тому же у нас много общего.

– Ты любишь спорт? Теперь ты должна его полюбить, ведь Чарльз увлекается боксом и скачками. Он самый лучший наездник в мире! О, как бы мне хотелось, чтобы он взял меня с собой в Ньюмаркет! Может, ты замолвишь за меня словечко? – Голубые глаза девушки требовательно глядели на Генриетту.

– Едва ли мне это удастся. Тем более скачки – не самое лучшее развлечение и не самая подходящая компания для молодой девушки.

– Полагаю, проситься на бокс также безнадежно. Вот если бы я была мужчиной! – Эдита обреченно вздохнула. – Скажи, а правду говорят, будто в постели он ну просто Бог?

– Мисс Бекинс права. У тебя действительно длинный язык. – Генриетта залилась от стада румянцем. – Ты знаешь, что позволено помолвленным, а что нет? И еще попроси кого-нибудь научить тебя правилам хорошего тона. Я скажу твоим родителям, что они наняли плохую гувернантку.

– Прости, но я думала, ты знаешь о его репутации.

– Конечно, знаю! – заявила Генриетта. «О Боже, неужели это второй лорд Хефлин?» – ужаснулась она.

– Тогда что тебя так шокирует? – Глаза юной леди заблестели. – Он такой милый! Говорят, что его любили самые красивые дамы нашего общества, даже те, которые считали его негодяем. Но ни одна из них не побрезговала переспать с ним. А все из-за его огромного обаяния и не менее огромного… – Она осеклась, поняв, наконец, что переходит все границы. – Но ты права. Мне не следует говорить тебе такие вещи, ты ведь все-таки его невеста. Ну ладно, мне пора идти, а то Бекинс в наказание заставит меня весь день учить уроки.

– Которые ты ненавидишь всей душой, – сказала Генриетта насмешливо.

Она проводила глазами спешащую к дому девушку. В ее годы Генриетта была такой же непоседой. А книга действительно оказалась готической новеллой.

Но все рассказанное этой девушкой заставило Генриетту серьезно задуматься. Значит, инцидент с леди Виллингфорд был не единственным любовным приключением в его жизни, просто другие похождения ее жениха не получили такой шумной огласки. Итак, Расбон – развратник и негодяй, соблазнивший, по крайней мере, половину Лондона. Неудивительно, что он так уверен в своей неотразимости. И неудивительно, что бабушка не одобряла его поведение. Может быть, в глазах Эдиты он и был героем-любовником, но, на ее взгляд, он являлся отвратительным бабником. Тряхнув головой, Генриетта решительно зашагала к дому. Надо было предупредить Беатрису. Теперь у них стало одной проблемой больше.

Чарльз наслаждался легким завтраком. После последнего приступа своего недомогания он спал, как убитый, и, проснувшись, почувствовал себя другим человеком. Но как только он увидел Генриетту, хорошее настроение как рукой сняло. Когда она появилась в дверях, одетая в очередной бесформенный балахон черного цвета, который делал ее похожей на инвалида, Чарльз не смог не состроить недовольную гримасу.

– Ты не могла бы надеть что-нибудь получше? – прошептал он и тут же пожалел об этом, потому что девушка, видно, не понимала, что слуги могли все слышать.

– Ты знал, как я выгляжу, когда делал мне предложение, – резко ответила Генриетта. – И ты знаешь мое положение. У меня нет средств, чтобы обновить гардероб. Что, по-твоему, лучше – наплевать на траур и одеть мои собственные наряды или продолжать носить черные мамины платья?

– В конце концов, можешь ты одеться по нормальному? Сегодня бабушка, наверное, снова захочет тебя увидеть.

– Не издевайся надо мной, Чарльз, – приказала она. – Ты говорил, что моя внешность не имеет значения и что я тебе вполне подхожу. К тому же ты не видел меня ни в чем другом, кроме черных платьев, так что ж ты теперь жалуешься? Или ты меня тогда обманул? Ты так себя ведешь, будто тебе за меня стыдно.

Чарльз бесился, но не мог произнести ни слова, пока слуга не вышел из комнаты.

– Попридержи язык, – прошипел он, когда дверь за лакеем закрылась. – Все, что ты скажешь, будет передано моей бабушке.

– И тогда она узнает, что мы, как и все влюбленные, иногда ссоримся, – сказала девушка. – Наоборот, постоянная нежность вызовет подозрения. Я ведь просто молодая девушка, которую волнуют проблемы ее внешности и недостаток денег. Естественно, я считаю себя чем-то особенным, раз молодой красавец-лорд предложил мне стать его женой. Но, с другой стороны, ты всего лишь ограниченный и самодовольный глупец, который пытается скрыть свою развратную сущность, чтобы не отпугнуть наивную невесту. Если бы ты действительно меня любил, то никогда не стал бы критиковать мои наряды в присутствии слуг.

Слушая Генриетту, Чарльз весь кипел от злости. Он был готов задушить это жалкое существо, чтобы оно, наконец, замолчало.

– Ты просто дура! – заревел он. – Ни одна порядочная леди так себя не ведет!

– Мое положение тебя не касается! – прокричала в ответ Генриетта. – Или ты начнешь относиться ко мне, как к настоящей своей невесте, или я сейчас же выхожу из игры. Но запомни, я никогда не буду изображать послушную дурочку, готовую исполнять каждый твой каприз. Я не желаю быть твоей рабыней, даже если это необходимо для осуществления твоего плана.

– Ах ты, кляча! – закричал он и, схватив с подноса кофейник, что есть силы запустил им в стену.

Не в силах больше видеть и слышать девушку, Чарльз бросился вон из комнаты. Невоспитанная девчонка! Как она посмела унизить человека, который столько для нее сделал? А учитывая десятилетнюю разницу в возрасте, она просто обязана беспрекословно ему подчиняться. Должно быть, она сумасшедшая. Ничем иным невозможно объяснить ее возмутительное поведение. Она все-таки жила в деревне и была, наверное, дочерью какого-нибудь помещика. Но почему тогда эта несчастная деревенщина вела себя так заносчиво? Она была с ним так высокомерна, как будто занимала высшее положение в обществе.

Однако прогулка к морю немного успокоила его нервы. К полудню Чарльз даже признался себе, что его поведение было непростительным. Несмотря на происхождение этой девушки, он не должен был так ее унижать. Она совершенно права. Безусловно, она заслуживает лучшего обращения, ведь она гостья в доме бабушки и его будущая жена. Ему следует не обращать внимания на ее внешность, если они хотят удачно осуществить свой замысел. И он не должен забывать, что без наследства он навсегда останется в стенах своего поместья. Не будет больше ни приемов в Лондоне, ни скачек, ни бокса, ни возможности оказаться в постели с самыми обворожительными женщинами города. Но вряд ли можно будет обвинить в этом Генриетту. Он должен извиниться и ласково попросить ее о помощи, не прибегая более к обвинениям и спорам.

В конце концов, это только на пару недель. Облегченно вздохнув, Чарльз послал за Генриеттой лакея, сказав, что желает показать ей окрестности поместья. Они не должны ссориться на людях. Тем временем Чарльз почувствовал, что ему снова нехорошо. С тех пор как они с Генриеттой встретились, все пошло наперекосяк.

Генриетта, нахмурившись, помешивала ложечкой чай. Получив послание Чарльза, девушка гадала, хочет ли он извиниться за свое отвратительное поведение или просто его планы насчет нее изменились и он решил с ней распрощаться. Если повезет, то он признает, что был неправ, ведь ему хочется, чтобы все поверили в этот жалкий фарс. А вдруг он рассвирепел настолько, что решил вышвырнуть ее из дома своей бабушки?

Девушка надеялась, что прогулка пошла ему на пользу и он больше не сердится. Как бы то ни было, Генриетта признала, что ей хочется продолжать игру, несмотря на то, что сначала она испытывала отвращение к этому подлому обманщику Расбону и его затее. Лэньярдское поместье было на редкость красивым местом, а еда, которой в изобилии кормили Генриетту, была изысканна и приятна на вкус. Жизнь, которую Генриетта вела раньше, не шла ни в какое сравнение с жизнью в Лэньярдском поместье, хотя социальное положение девушки было выше положения Расбона и лорда Лэньярда. В сущности она была такой же лгуньей как и Чарльз. Ей просто не хотелось покидать этот райский уголок.

Съев двойную порцию завтрака, девушка поспешила к Беатрисе, чтобы обсудить последние новости.

Леди Лэньярд отодвинула свою тарелку и нетерпеливо подозвала стоявшего у дверей лакея.

– Итак, Джеймс? – произнесла она.

– Утром они устроили настоящий скандал, миледи, – доложил слуга. – Ему не понравилось ее платье, а она обругала его за это последними словами. – Лакей в точности повторил их диалог. – Затем он приказал мне выйти, и я не смог дослушать, чем кончился их спор, но не прошло и пяти минут, как он вылетел из комнаты совершенно разъяренный и громко хлопнул дверью.

– Спасибо, Джеймс, можете возвращаться к своим обязанностям.

После того как лакей вышел, она несколько минут сидела неподвижно, задумавшись и сурово сдвинув брови. Кем бы ни была эта девушка, характер у нее просто железный. Немногим дамам придет в голову оскорблять такого обаятельного мужчину. Леди Лэньярд едва ли знала еще какую-нибудь молодую девушку, которая могла бы произнести такие ужасные вещи в адрес своего жениха. Но Генриетта так скромна и застенчива. А ее служанка Бетси уже всему дому рассказала подробности их жизни в поместье, когда Генриетте приходилось вести все дела самой, не рассчитывая на поддержку старого отца и распущенного брата-бездельника. Да что и говорить, даже этот спор с Чарльзом доказывал ее бережливость. Леди Лэньярд ни на минуту не допускала, что ее распутный внук был влюблен в эту школьницу. Она была не в его вкусе. Старая леди не понимала также, как Чарльзу удалось уговорить Генриетту стать или только притвориться его невестой. Мысль о том, что Чарльз ее на это вынудил, отпадала сама собой, потому что тогда она бы просто не посмела поставить его на место. Генриетта не была похожа на девушек, которые смотрят на своих женихов с восхищением. Сначала, сразу же после их приезда, леди Лэньярд намеревалась наказать внука и оставить его без наследства, но теперь она была не уверена в правильности такого решения.

Чарльз хлестнул лошадь и погнал ее быстрым галопом через поле. Костюм для верховой езды, который надела Генриетта, был еще одним ужасным произведением искусства, хранящемся в ее гардеробе. Темно-коричневый бархат совсем протерся в некоторых местах, а швы кое-где морщили. Фигура девушки оказалась еще хуже, чем предполагал Чарльз. И снова она напялила эту мерзкую шляпу!

Но он преклонялся перед ее умением превосходно ездить верхом. Подсаживая девушку на прекрасного гнедого жеребца, он предупредил, что только опытные наездники справлялись с этим конем, а всех остальных он попросту сбрасывал на землю. Девушка поняла это предостережение как вызов и, отказавшись от дамского седла, стремительно поскакала по высоченным холмам. Несколько минут Чарльз молча наблюдал за ней, но, в конце концов, не смог удержаться, чтобы не похвалить девушку.

– Ты превосходная наездница, – нежно произнес он так, чтобы шедший впереди грум мог все слышать.

– Верховая езда – одно из моих любимых развлечений, – призналась девушка.

Некоторое время они ехали молча, пока лошади не устали от быстрой скачки. Чарльз помог Генриетте спешиться и повел ее за руку на вершину холма, откуда открывался прекрасный вид на Ла-Манш.

– Как красиво, – прошептала Генриетта.

День выдался на редкость солнечным и ясным, и только легкий туман прозрачным облаком поднимался из-за леса. Несколько рыбачьих лодок качалось на волнах, то отплывая в открытое море, то возвращаясь обратно в порт после ночного плавания. Где-то почти за горизонтом корабль медленно скользил по волнам, направляясь на запад, во Францию.

– Тебе тоже нравится? – тихо спросил Чарльз, теребя в руках носовой платок. Он подозревал, что простудился, когда несся во весь опор по влажным от росы полям.

– Как это может не нравиться? Я и не предполагала, что море окажется таким величественным. Я бы часами на него смотрела!

Генриетта взобралась на небольшой валун, как будто хотела получше разглядеть впечатляющее зрелище. Теперь она хотя бы была одного роста с Чарльзом.

Внезапно он почувствовал желание поцеловать ее, а присутствие грума давало ему прекрасную возможность беспрепятственно поддаться этому порыву. Он осторожно снял с ее головы шляпу и прижался губами к ее нежным губам. Но Генриетта тотчас же вырвалась из его объятий.

– Что ты себе позволяешь? – прошипела она.

– Тише, грум все видит, – напомнил ей Чарльз, обнимая за плечи. Но она продолжала вырываться.

– Ну все! Хватит дешевых сцен, милорд! – Несмотря на то, что она говорила это шепотом, по гневному выражению ее лица было ясно, что она вне себя от ярости. – И давайте без пошлостей!

– Разве это пошлость поцеловать собственную невесту?

– Да вообще-то чему тут удивляться? – Она запрокинула голову, завязывая ленты своей шляпки. – Все джентльмены одинаковы. Ты не лучше, чем какой-нибудь лорд Хефлин.

Чарльз был в шоке. Поначалу он не мог произнести ни слова в ответ, но затем пришел в себя и повернулся к груму спиной, чтобы тот не видел выражения его лица.

– Не смей даже сравнивать меня с этим… с этим мерзавцем, – медленно произнес Чарльз, отчеканивая каждое слово.

– Ну почему же? Твоя репутация не лучше.

– Повторяя сказанное тобой сегодня утром, хочу заметить, что мое прошлое не твоего ума дело, так что не делай поспешных выводов. Я никогда не позволял себе то, что вытворяет этот Хефлин, я имею в виду развращение девственниц. Но откуда ты его знаешь?

– Он заезжал к нашим соседям, – испуганно пролепетала Генриетта, чувствуя, что он так и не убрал руки с ее плеч. Она отвернулась к морю, делая вид, что наблюдает за полетом чаек.

– Он к тебе приставал?

– Пытался. Но мне удалось вырваться. После того случая я ни на минуту не оставалась одна.

– Спаслась от него, говоришь? – Он явно не верил. – Это как же?

Генриетта улыбнулась.

– Совершенно не дамским способом: с помощью двух ударов коленом в ваше самое уязвимое место.

– Бог ты мой! – вскрикнул Чарльз и зашелся громким смехом, переходящим в хриплый кашель. – Хотел бы я посмотреть на него в тот момент. Этот человек – сущий дьявол, и вдруг такое…

– Да, он действительно дьявол. Но берегитесь, милорд. Ваших домогательств я тоже не потерплю. Я не желаю быть игрушкой в руках мужчин.

Улыбка сошла с его лица, и он тяжело вздохнул.

– Я никогда не преследую загнанную дичь. Не имею такой привычки. Но и ты не забывай, что мы помолвлены. Я же не могу совсем тебя игнорировать. Как ты справедливо заметила утром, мы оба должны стараться как можно лучше сыграть наши роли. Раз уж я хочу убедить людей в том, что ты мне нравишься, то я не должен упускать ни малейшей возможности продемонстрировать свою любовь. Поэтому каждый случайный поцелуй будет доказательством нашей с тобой безмерной любви.

– Но тебе вовсе необязательно делать это на людях. Вполне достаточно того, что мы вот так украдкой поцеловались, грум все равно доложит об этом твоей бабушке. То, что происходит между нами, когда мы остаемся наедине, не должно стать ежедневным зрелищем для твоей родни. А так как я тебе не нравлюсь, да и ты, честно говоря, не в моем вкусе, то нам не следует продлевать мгновения нашего «счастья», а лучше бы поскорей вернуться домой.

Чарльз скорчил недовольную гримасу, но не отважился продолжать спор. Да из-за чего им спорить-то? Генриетта Шарп – дурнушка. Ей всего шестнадцать, фигуры у нее никакой, жизненного опыта тоже. Чарльз подумал, что этой девушке нужен не жених, а скорее нянька или компаньонка. Ему больше не хотелось целовать Генриетту.

Они оседлали лошадей и не торопясь поскакали в поместье. Теплые чувства, которые он испытывал, глядя, как она скачет на своем гнедом жеребце, почему-то исчезли. Взбираясь на самый высокий холм, она сказала что-то груму, и оба рассмеялись. Хотя смеялся только Билли, а Генриетта вскрикивала как-то по-ослиному. Так, по крайней мере, показалось Чарльзу. Еще хуже ему стало, когда они вернулись домой. Он поднял голову и посмотрел на свою невесту. Она не шла. Она шагала семимильными шагами, почти как грум, сопровождавший ее до дома. Может быть, ее и научили, как пользоваться ножом и вилкой, но обычной женской грации этой девушке явно не хватало. Тем не менее, она хорошо сидела в седле.

После обеда леди Лэньярд снова потребовала Генриетту к себе в комнату. Старушка была само очарование, и, несмотря на внутреннее волнение, вскоре девушка смогла расслабиться.

– Моя мать погибла, когда мне было десять лет, – ответила Генриетта на вопрос леди Лэньярд. – После ее смерти я почти перестала учиться. У семьи не было средств, чтобы нанять гувернантку, но одна наша соседка великодушно приглашала меня к себе, чтобы я могла учиться вместе с ее дочерьми. Я не очень хорошо знакома со светскими манерами, но уверена, Чарльз научит меня всему необходимому.

Той соседкой была леди Виллингфорд. Генриетту передернуло при воспоминании о ее дочерях – глупых, капризных девчонках. Общаться с ними было для нее пыткой. Большая часть этого года прошла в ссорах и постоянных стычках с дочерьми леди Виллингфорд. Тем не менее, леди каждый день безропотно провожала Мелиссу домой, и девочка считала ее самой доброй женщиной на свете. Но на самом деле леди Виллингфорд, отправив Мелиссу домой, посещала своего любовника, жившего неподалеку. После отвратительного скандала, который устроил бедный лорд Виллингфорд, Мелисса стала испытывать ненависть ко всякого рода обману. А теперь она сама ведет двойную жизнь и плетет про себя невесть что этой милой старушке.

– Может, тебе надо нанять компаньонку, чтобы ты чувствовала себя у нас, как дома, – предложила вдова, прервав воспоминания девушки.

– Я тоже об этом думала, но не уверена, что у бабушки хватит на это денег. Она совсем старенькая, а поместье приносит мизерный доход.

– Тогда я поговорю об этом с Чарльзом. Ему это ничего не будет стоить, поверь. Кстати, почему ты не живешь с братом?

– Он – бесхарактерный человек, попавший под влияние своих распутных друзей. Жить в этом доме без всякой защиты было просто опасно, и так как брат тоже не мог нанять мне компаньонку, у меня не оставалось другого выхода. Поэтому мне пришлось уехать. Теперь, когда тетя Беатриса собирается вернуться домой, переезд к бабушке будет для меня самым лучшим решением. Я знаю, что не буду ей обузой. С четырнадцати лет мне пришлось вести все дела в доме, так что я смогу помочь моей бабушке, если понадобится.

– Как вы познакомились с Чарльзом? – спросила леди Лэньярд.

Генриетта снова рассказала ей историю их знакомства. Неужели леди Лэньярд так забывчива? Но в ее умных глазах было столько проницательности, что такое предположение отпадало само собой. Может быть, она ждала от девушки какой-нибудь ошибки? Она явно что-то подозревала.

– Извини, Генриетта, что говорю тебе такие вещи, но мне как-то не верится, что Чарльз серьезно тобой увлекся. До тебя у него были совершенно другие женщины.

– Да, многих это удивило. Я тоже не могу поверить, что он любит меня так сильно, как говорит, – призналась Генриетта. – Вряд ли его привлекает мое искусство верховой езды или любовь к живописи. Кто бы мог подумать, что такой красивый и утонченный человек предложит руку и сердце мне, какой-то бедной родственнице? Я не модница, на вид мне нельзя дать больше четырнадцати лет, и я не знаю, как сложилась бы моя судьба, если бы не Чарльз.

– Тем не менее, не теряй надежды, – неожиданно подбодрила ее леди Лэньярд. – Я тоже довольно поздно оформилась. Когда твоя фигура начнет меняться, сама удивишься, как быстро ты догонишь своих ровесниц. Сейчас поймешь, о чем я говорю. Принеси-ка мне портрет, который лежит в выдвижном ящике комода.

Сбитая с толку Генриетта послушно исполнила приказание, и вскоре ее глазам предстал групповой портрет целой семьи.

– Это граф Уотс, леди Уотс и их четверо детей, – пояснила леди Лэньярд. – А это я. – Она указала на самую маленькую девочку лет тринадцати. Крепко стянутая корсетом фигурка была по-детски худой и плоской.

– Ваши сестра и братья выглядят намного старше, – заметила Генриетта.

– На самом деле у нас только два года разницы. Когда писали эту картину, мне было восемнадцать. Тут нечем гордиться, поэтому я запретила вывешивать этот портрет в нашей семейной галерее. Он был написан в честь моей помолвки. И хотя я не была еще готова к замужеству, мой отец решил выдать меня замуж за богатого фабриканта, который надеялся создать крепкую семью, женившись на совсем молоденькой девушке. Но не пойми все неправильно, – поспешила вставить леди Лэньярд, видя широко раскрытые от удивления глаза Генриетты. – Несмотря на то, что он был на сорок лет старше, Томас оказался прекрасным человеком, и мы с ним стали добрыми друзьями. Правда, мой отец долго не мог в это поверить и думал, что я просто притворяюсь перед ним и другими членами семьи. Но он был неправ. Попроси как-нибудь Чарльза проводить тебя в нашу галерею. Пусть он покажет тебе картину, на которой изображена я, но уже после свадьбы, когда мне исполнилось девятнадцать лет.

– Обязательно попрошу, миледи, – пообещала Генриетта. – И спасибо вам за поддержку. Я, наверное, слишком переживаю из-за своей внешности.

– Надо уметь извлекать пользу из всего, чем Бог тебя наградил, – торжественно подытожила леди Лэньярд. – Но никогда не трать свое время и энергию на то, чтобы это изменить. И еще, Генриетта, – голубые глаза сузились, будто старушка догадалась, чего боится девушка, – ты должна его остерегаться. Тем, у кого поздно происходит физическое развитие, обычно кажется, что на них мало обращают внимание. Поэтому ты должна быть осторожной и не наделать глупостей. Чарльз временами бывает таким милым.

– Благодарю вас, миледи. Я слышала, что про него говорят, но он знает еще лучше, что ничего от меня не добьется, пока мы не поженимся. Я способна на все для сохранения моего достоинства.

– Ну прямо как я, – ласково прошептала леди Лэньярд и улыбнулась.

– А теперь я вас покину. Вижу, вам необходимо отдохнуть, – решительно произнесла Генриетта.

Они попрощались, и Генриетта позвала горничную. Леди Лэньярд пристально посмотрела на портрет.

– Достань письма из левого ящика секретера и передай мне, – приказала она горничной. – И еще дай мне лорнет.

Генриетта довольно долго искала Чарльза и наконец нашла его в конюшне.

– Твоя бабушка попросила показать мне галерею, – храбро начала она. – Тебе бы следовало как можно быстрее это сделать, иначе, когда она начнет задавать мне вопросы, я не смогу ответить ни на один. Но вижу, тебе нездоровится.

Его нос приобрел красноватый оттенок, глаза слезились, а щеки пылали. Все симптомы начинающейся простуды налицо.

– Хорошо, – согласно кивнул Чарльз и закашлялся.

Осмотрев особенно внимательно ту картину, о которой ей говорила леди Лэньярд, Генриетта сделала вывод, что на портрете изображена совершенно другая женщина, настолько эта картина отличалась от той, которую ей показала сама леди Лэньярд. Гейнсборо написал ее портрет в полный рост на фоне пышной зеленой растительности деревенского пейзажа. Леди Лэньярд заметно подросла, ее тело кое-где стало приятно округляться, а грудь казалась просто роскошной. Даже в напудренном парике и довольно старомодном платье она была неотразима.

– Если бы я жил в то время, – произнес Чарльз, задумчиво разглядывая портрет. Он непроизвольно поднял руку и провел ею по щеке нарисованной женщины. – Как она красива! Впрочем, тогда она была так же капризна и требовательна, как и сейчас. Она предъявляла тысячи претензий к своему мужу и была чересчур самодовольной. Но красавицы могут себе это позволить.

Да, она действительно была привлекательной, согласилась Генриетта, но ей было немного обидно из-за его замечаний. Женщина на портрете была, как живая, и казалось, что в любую минуту она готова сойти с холста, а глядя на загадочную улыбку этой красавицы, можно было подумать, что она вот-вот рассмеется.

Чарльз все еще не мог оторвать взгляд от картины. Он, казалось, был поглощен этим зрелищем, и Генриетте никак не удавалось понять, что испытывал этот молодой человек. То ли любовь, то ли благоговейный трепет. Может, он боготворил эту женщину?

Генриетта невольно предалась мыслям о самой леди Лэньярд. Девушку, которой только недавно исполнилось девятнадцать лет, выдали замуж за пожилого мужчину. Она была дурнушкой, но нашла в себе что-то такое, от чего скоро превратилась в настоящую красавицу. Но что же это было? Самовлюбленность? Нет, она пришла к ней, когда ее уже боготворил весь Лондон. Из некрасивой и угловатой девушки она превратилась в роскошную женщину, которая управляла своим мужем, как хотела, и даже сделала так, что он оставил ей все свое состояние. Все это казалось какой-то волшебной сказкой.

Думая каждый о своем, они простояли несколько минут в тишине. Чарльз молча смотрел в лицо леди Лэньярд и не замечал ничего вокруг. Генриетте стало не по себе.

– Она прекрасна, – громко произнесла Генриетта. – Кто здесь еще?

Чарльз вздрогнул от неожиданности и рассеянно уставился на Генриетту.

– Это ее второй муж, седьмой барон Лэньярд, – пояснил он, указав на дородного мужчину средних лет.

На остальные картины она почти не обращала внимания, запомнив только, что мать Чарльза была совсем не похожа на его бабушку. Леди Расбон казалась такой же чопорной и строгой, как и ее брат.

К тому времени, когда они обошли всю галерею, Чарльз почувствовал себя совсем плохо. Он часто кашлял и чихал. Удалившись к себе в комнату, он провел там целых две недели, лежа в постели с сильнейшей простудой. Генриетта посылала ему ободряющие письма, так что слуги могли прочитать и донести леди Лэньярд, как ее беспокоит недомогание Чарльза. Но на самом деле ей была даже приятна эта неожиданная свобода. Чарльз же, хоть и продолжал показывать всем свою любовь к невесте, был явно недоволен тем, что две недели он не смог контролировать ее поведение.

Лорд Лэньярд резко изменил свое отношение к Генриетте и стал вести себя на редкость дружелюбно, отбросив всякие сомнения на счет ее прошлого. Лукас продолжал ненавязчиво флиртовать с ней, но делал это не серьезно, а так, что она вполне могла отвечать ему тем же. Слуги и те уже смотрели на нее, как на члена семьи, и не старались, как прежде, подслушать каждое ее слово. Леди Лэньярд беседовала с ней ежедневно, но уже без тени подозрения, а приветливо и по-дружески. Иногда она встречалась с Эдитой, но в присутствии взрослых девочка вела себя, как и подобает настоящей леди, и не обмолвилась больше ни словом о своем распутном кузене.

День Генриетты начинался с утренней прогулки. Она благодарила Бога за то, что он подарил ей счастье кататься на лошади, когда ей вздумается. Ее отец продал всех лошадей еще за два года до своей смерти, чтобы уплатить наиболее крупные долги. Девушка часто думала, что стало с Огненной Бабочкой, ее любимой лошадью. Она надеялась, что новый владелец полюбил ее так же, как она.

В общем жить в Лэньярдском поместье становилось с каждым днем все приятней и приятней. Ежедневная рутина всевозможных развлечений расслабляла настолько, что девушке было все труднее держать язык за зубами. Каждую минуту она могла проговориться и открыть всем свое подлинное имя.