"Юз Алешковский. Рука (Повествование палача)" - читать интересную книгу автора

партийных работников. Если, вопит, Влачков, судят меня, то пусть судят и
Сталина проклятого, и Кагановича, и Молотова, и всех, всех, всех буденных
бандитов! Я берусь помочь вам, гражданин следователь, вскрыть все злодеяния
нашей партверхушки, берусь!
Не нужно, говорю, обойдемся. Промышленность наша - говно, сельское
хозяйство чахоточное, но органы наши самые лучшие в мире. Обойдемся,
разберемся, кому сопли утрем, кому свинца в зад вольем, пробку из-под
шампанского вставим и вприсядку плясать заставим!
Буквально в каком-то помрачении обрисовал я Влачкову, которому
почему-то твердо обещал в те минуты сохранить жизнь,
административно-хозяйственное устройство матушки-России, пережившей ужасы
марксистского эксперимента. Мы, говорю, объявим всему миру о его успешном
окончании, то есть, поясняю, о том, что двадцатилетними опытами полностью
доказана морально-экономическая порочность якобы диктатуры пролетариата, а
также закономерность разрушения производственных отношений и уродливости
развития производительных сил при так называемом социализме. Объявим,
говорю, совершенно уже обалдевая, еще об одной классичеокой закономерности
- закономерности возникновения на месте законной власти, свергнутой не без
помощи части населения, введенного в заблуждение кучкой фанатиков,
авантюристов и урок, власти новой, советской власти, служащей мощным орудием
подавления и уничтожения всех свобод, всего народа, включая ту его часть,
которая, дура глупая, под балдой сивушной отдала свою законную, свою
несовершенную, свою временами мудацкую, глупую, слабую, беззаботную,
гулявую, но все-таки свою законную власть в руки влачковских жестоких,
жадных, похотливых, ленивых урок.
Вы, говорю, понимаете, что вы и ваша свора вплоть до инструктора
райкома - урки? Понимаете? Понимаете, что вы выводили народ на общие
работы, наблюдали за ним, погоняли, предписывали, выжимали силы и соки,
хлестали нагайками, когда он не соответствовал вашим представлениям о
трудовых темпах, затыкали протестующие глотки пряниками, кляпами, позором,
пулями, отвлекали подавленных рабов от их собственных человеческих и
социальных интересов ужасными сказками о вредителях, диверсантах,
саботажниках, троцкистах, инженерах, военных, чемберленах и о безоблачном
небе Испании, понимаете?
Понимаю, говорит, и приветствую. Что, спрашиваю, приветствуете?
Демократическую республику Россию во главе с великим Сталиным. Сталин,
говорю, теперь президент и поэтому никак не может быть великим. Со временем
он тоже ответит за. злоупотребления служебным положением. Это правильно,
говорит Влачков, наглея и оживая, это демократично! Отвечать надо всем!
Голосую обеими руками! Но как нам теперь быть, с позволения сказать, с
товарищами Марксом, Энгельсом, с Лениным, наконец?
Тут я, гражданин Гуров, безумно захохотал, задохнулся от хохота,
снимая, очевидно, перманентные стрессы, как теперь говорят, и чуть было,
кретин, не погубил себя. Забылся, заелся иными словами, и весело хохоча и
заикаясь, начал пороть Влачкову всякую херню насчет Маркса, который отныне
на портретах будет выглядеть выбритым и подстриженным наголо, как зэк,
насчет Энгельса и Всероссийского общества лжеученых, названных его именем, и
насчет Ленина, которого уже вчерне решено перезахоронить на Хайгетском
кладбище рядом с Марксом. 06 этом ведутся переговоры с с мэром Лондона.
Влачков тоже захихикал, залыбился, а что, говорит, с мавзолеем сделаем?