"Энна Михайловна Аленник. Напоминание " - читать интересную книгу автора Роса исчезла.
А человек в шинели серой умер. Мнения вашего о стихе не спрашиваю. Понравилось - будете хвалить. Не понравилось - тоже не разругаете, пожалеете... Но автор с охотой еще раз читает стихотворение для точной записи, придвинув при этом свою скрипучую табуретку поближе, надев очки и без просьбы повторяя некоторые строки дважды и трижды. Закончив, он снимает очки, отодвигается, обеими руками проводит по русым вперемешку с седыми вихрам от лба к затылку, как бы смахивая эту сугубо личную вставку, и продолжает так, словно ее не было: - Остальные раненые живыми остались, годными для будущих войн. Но у Коржина - ну и ночка была! Даже он изнемог. Напоследок немыслимый узел распутывал из рваных сухожилий, обломков костей, и сам черт не разберет, что там еще в этом месиве было. Любой другой - это фельдшер опытный сказал - ногу бы оттяпал, до таза. А наш, мокрый до нитки, колдует, складывает, сшивает. Помощники, глядючи, с ног валятся, а он четверть человека заново создает. Сказал я вам: остальные годными для будущих войн вышли - так этого тоже имел в виду. К утру Коржин свою работенку кончил и просит дать ему три часа поспать, если не будет ничего неотложного. А наутро заявляется в больницу - ни мало ни много - сам Фрунзе. Входит он и не по-командирски, скромно спрашивает, можно ли ему видеть Алексея Платоновича Коржина. Дежурный фельдшер смотрит на него во все глаза и не знает, как быть, Платонович приход даже самого Фрунзе или отложным. Больной - это для него неотложно. Здоровый, кто бы он ни был, - это еще неизвестно. А между прочим, кое-кто уже из окон увидел, как Фрунзе к больнице подходил. Двери палат начали приоткрываться, и кто-то из персонала, пока фельдшер раздумывал, к Коржиным успел вбежать и вот уже выбегает, приглашает Фрунзе в кабинетик Алексея Платоновича - наискосок от моей резиденции. У меня дверь тоже приоткрыта. Минут через пять, вижу, топает по коридору Коржин, умытый, в тройке своей парадной, при галстуке. Смотрю на часы - двух часов не пришлось человеку поспать. Слышу: здороваются. "Рад познакомиться", - говорит Коржин. "А я как рад, - говорит Фрунзе. - Давно хотел и наконец-то имею возможность поблагодарить вас за спасение моей сестры. Знаю от нее, какой это был для вас риск, вам это могло стоить жизни". Слышу смех, коржинский, звучный, и такой его ответ: "Ка-акое колоссальное преувеличение! Риск был ничтожно мал, ибо ваш конвертик с партийными документами уже знал, куда положу на время обыска, который незамедлительно последует после обыска у ваших. Место было придумано надежнейшее. А именно - ночной горшок, который стоял на виду у детской кроватки моего простуженного сына. О, как старательно у меня искали, исследовали пол, ворошили бумаги, белье, залезали в шкафы, на шкафы, под кровати, в кастрюли, но под крышку ночного горшка не заглянули. Когда перешли в детскую, потребовали, чтобы я перенес ребенка на кушетку, |
|
|