"Энна Михайловна Аленник. Напоминание " - читать интересную книгу автора

и начали обыскивать кроватку, моя супруга отчетливо для ушей жандармов
спросила: "Сынок, что ты морщишься? Дать горшок?" На что наш мальчуган,
видевший, как спешно его горшок превращали в сейф, ответил:
"Живот болит, но еще не хочу".
После этого засмеялся Фрунзе. И повел его Алексей Платонович на раненых
поглядеть, потом повел к жене - чаем поить.
Недолго Фрунзе у Коржиных чаевал, но деловое предложение успел сделать,
потому что в тот же день Алексей Платонович мне сказал:
"Я в пустыню удаляюсь от прекрасных здешних мест. - И добавил: -
Ненадолго, семья остается здесь".
Дня через четыре, дождавшись хирурга-заместителя, покатил он к Бухаре,
в госпиталь, где многовато накопилось изувеченных.
Вернулся Алексей Платонович к Новому году. Да, как раз в канун двадцать
первого. Не зажил он тут после этого, а, можно сказать, заездил. С полгода
проработал в Коканде. Вернулся. Но покоя ему не давали. Звали то туда, то
сюда - оперировать. Большие концы он отмахивал. Когда умудрялся научные
статьи писать - понять не могу. Но знаю, что писал, потому что меня просил
в Питер их отправлять. И журналы, где их печатали, сперва вместе с другой
почтой ко мне в руки попадали, и большей частью я их раньше него
прочитывал.
Году, кажись, в двадцать третьем, в одной из своих поездок познакомился
он с художником молодым. Прибыл тот из Академии художеств в Самарканд на
практику, побродил, покочевал вокруг, и в такое восхищенье пришел от этого
края, от лиц, от одежды, от уклада восточной жизни, что повязал этот
художник на свою белобрысую голову чалму, надел узбекский халат, взял
псевдоним Модан, да и остался тут насовсем. Узбекам тоже он понравился - и
тем, что свою западную одежку на ихнюю сменял, и тем, что здорово их на
портретах изображал. "Понимает правильно", - говорили узбеки и очень скоро
стали звать его Устб Модан, что означает "мастер Модан".
С Коржиным этот художник встретился, когда его уже так величали. Видел
я эту фигуру в чалме и халате, с облупленным от солнца курносым лицом, с
выпученными от интереса к жизни бело-голубыми глазами. Видел, как входит и
направляется к двери Коржиных.
Зачастил он к ним, картины свои носил показывать и дарить. Кончилось
дело тем, что женился он на их дочке Ане. Хоть считалась она рубенсовской
красавицей, особой приятности в ней не было, один сонный каприз.
Впрочем, кто этого художника разберет, может, при его нервах
встрепанных как раз такая пышнотелость сонная и была ему нужна.
Свадьбы и всякие такие ритуальные сборища Варвара Васильевна и Алексей
Платонович ни во что не ставили, считали напрасной тратой времени и сил.
Но к тому времени, то есть к осени двадцать пятого, получил уже Алексей
Платонович приглашение в Минск лекции читать и стать во главе
хирургической клиники, уезжал он туда с Варварой Васильевной и Саней на
постоянное жительство, - вот почему была тут и свадьба дочери, и
расставанье с нею, с друзьями, Самаркандом. Вот почему собрался у Коржиных
весь больничный штат, за исключением двух дежурных, да и те менялись,
чтобы все могли в тот вечер у них посидеть.
Сестры, санитарки только и старались слез наружу не выпустить. Варвара
Васильевна не могла от расставания с дочкой совладать с собой, всплакивала
и тут же улыбнуться силилась гостям, ободрить. Но плохо это у нее