"Энна Михайловна Аленник. Напоминание " - читать интересную книгу автора

чашечки, сделал глоток и сказал:
- Ну что ж, проверим эту область памяти. Ведь деловой памятью ведают у
нас одни клетки, - он дотронулся пальцем до седеющей головы, - а
лирической памятью - другие. - Он развел руками. - Но где эти клетки, мы
еще не знаем. Быть может, мы потому до сих пор не выяснили их точного
местонахождения, что век наш, увы, не лирический. Впрочем, эта история
произошла в первом его десятилетии. Стиль века еще не был столь железно
определен. Тогда это и началось.
Он прищурил глаза, чтобы сократить поле зрения, не видеть полированных
книжных полок, заморских модных статуэток, не видеть того, что было перед
ним сейчас; на лице появилась снисходительная ирония, с какой стареющий
деловой человек оценивает порывы своей молодости.
- В студенческой столовой появилась новая кассирша... В день, точнее
сказать, в час ее появления появились и долгообедающие студенты. Ближайшие
к кассе столы быстро и густо обросли стульями. И сразу же за этими столами
начались философские споры. Причем каждый излагал свои мысли громче
обычного и старался направить свой голос в сторону кассы. Но для того
чтобы голос долетал именно туда, многим приходилось обедать сидя
вполоборота, даже затылком к тарелке.
Обеды превратились в турниры красноречия и глубокомыслия. Мы изо всех
сил демонстрировали силу своих интеллектов - только для одного: для
скорейшего знакомства с новой кассиршей.
Познакомиться с девушкой, разумеется порядочной, а не легкого
поведения, как это именовалось в то отдаленное время, было невероятно
трудно. Если некому было вас ей представить, требовалась
изобретательность, терпение, хитроумие, а иногда - героизм. Мы,
долгообедающие, считали, что от знакомства с новым Платоном, Эпикуром или
Цицероном, даже не представленным, невозможно отказаться, ну просто
невозможно устоять.
Как вы, вероятно, уже догадались, наша кассирша была дивно хороша.
Дивными были не только ее стройный стан и темные косы, уложенные на
затылке, не только ее зеленые глаза в обрамлении длинных ресниц... Дивной
была серьезность ее лица, бледного, с печатью неподвластности никому. О,
неподвластность всегда сильно действовала и на влюбленных, и на
тюремщиков. Из-за неподвластности в мире разыгрывалось великое множество
трагедий. Незадолго до интересующего вас события за неподвластность
царско-жандармским установлениям были изгнаны из университета наши лучшие
профессора, А протестовавшие против их изгнания студенты, в лице нашей
четверки зачинщиков, были скоропалительно выдворены на Кавказ. Вернуться в
Петербург - что я хотел бы особо отметить - нам удалось благодаря вдруг
обнаруженным или, быть может, в критическую минуту рожденным талантам
Алексея Коржина. До этой критической ситуации он казался ничем не
примечательным, неглупым, аккуратненьким студентом, из тех, кто после
долгих поисков высшего смысла жизни впадает в хандру.
Говорили, что в мрачном цикле университетского фольклора того времени
были и его строки. Всего цикла...
нет, к сожалению, не припомню. Но этот стишок, что так долго у нас
распевали на веселый мотив, - мне кажется, его сочинения. Стишок такой:

Как хорошо при свете месяца,