"Брайан Олдисс. Зима Геликонии ("Геликония" #3)" - читать интересную книгу автора

ворота в поместье Эсикананзи должны были быть уже недалеко. Он позволил
гнедому хоксни замедлить бег, чувствуя, что в животном уже нет былой
выносливости. Хоксни готовились скоро впасть в спячку. Очень скоро о них
придется забыть, они станут бесполезны для верховой езды. Наступал сезон,
когда придется все больше рассчитывать на медлительных и неповоротливых, но
более мощных лойсей. Когда раб открыл перед Лутерином ворота, хоксни перешел
на шаг. Впереди слышен был характерный звон колокола Эсикананзи,
неравномерные удары уносил и заглушал ветер.
Лутерин еще раз помолился богу Азоиаксику: пусть отец ничего не узнает
о том, что сын связался с женщинами ондодов в распутстве, в которое он впал
незадолго до того, как его разбил паралич. Ондодки давали ему то, в чем
отказывала Инсил.
Но теперь он решил, что должен отказаться от самок не-людей. Ведь он
мужчина. На опушке леса стояло несколько шатких шалашей, куда он наведывался
вместе со школьными приятелями, среди прочих и с Уматом Эсикананзи, чтобы
путаться там с бесстыжими восьмипалыми сучками. Сучками и ведьмами, которые
выходили к ним из леса, появлялись из самых корней... Ходили слухи, что
ондодки живут даже с фагорами-самцами. Ладно, он больше на это не
польстится. Все это осталось в прошлом, как и смерть его брата, и лучше об
этом забыть.
Поместье Эсикананзи нельзя было назвать красивым. Главными чертами его
архитектуры были грубые ломаные линии; дома строились с таким расчетом,
чтобы противостоять суровому северному климату. В основании домов шел мощный
слепой арочный фундамент. Узкие окна с тяжелыми ставнями начинались лишь от
второго этажа. Все строение напоминало пирамиду со срезанной вершиной. Бой
колокола на колокольне поместья олицетворял суровость здешних мест, словно
укрывшуюся в самом сердце северного дома.
Лутерин спрыгнул с хоксни и дернул за ручку дверного звонка.
Он был рослым широкоплечим парнем, уже хорошо тренированным и ловким, в
традиционной сиборнальской манере, с лицом круглым и пышущим природным
добродушием, хотя сейчас брови, сдвинутые в ожидании появления Инсил, и
сжатые по той же причине губы придавали лицу излишнюю суровость. Напряжение
и серьезность делали юношу похожим на отца, но серые глаза его лучились, в
отличие от глаз отца - темных, с будто углубленными зрачками.
Волосы Лутерина, густыми завитками спускавшиеся почти до плеч, были
темно-рыжими и составляли полную противоположность гладкой черноте волос
цвета "воронова крыла" девушки, прихода которой он так ждал.
По Инсил Эсикананзи сразу было видно: вот наследница из могущественной
семьи. Она умела быть презрительной и холодной. Она мучила. Она лгала. Она в
совершенстве владела искусством беззащитности; в иных случаях, если это было
более уместно, она верховодила. От ее улыбки веяло зимним холодом - от
улыбки, более связанной с выражением вежливости, чем с ее действительным
настроением. Ее фиалковые глаза глядели невыносимо равнодушно.
Она пересекала зал-прихожую, неся кувшин с водой, крепко ухватив сосуд
за обе ручки. Оказавшись напротив Лутерина, Инсил чуть вздернула подбородок:
то был безмолвный досадливый вопрос. Для Лутерина Инсил была невыносимо
желанной - еще более желанной из-за своих капризов.
Перед ним была девушка, на которой ему предстояло жениться согласно
договору, заключенному между его семьей и семьей Эсикананзи сразу после
рождения Инсил, договору, преследующему единственную цель - укрепить связи