"Марк Алданов. Истребитель" - читать интересную книгу автора

коллектива. Нам теперь нужны хорошие работники для социа-листического
строительства. Не изображайте из себя Тургеневского лишнего человека, ваше
сиятельство.
Она часто так его в шутку называла и говорила с ним таким тоном, будто
он до революции был большим сановником или помещиком. Иван Васильевич не раз
слышал и то, что он Тургеневский или Чеховский персонаж. Он и хотел походить
на полковника Вершинина, но ни малейшего сходства с ним в себе не находил.
"Критики говорят, у Чехова в пьесах ничего не происходит. А у него что ни
пьеса, то выстрелы, самоубийства, дуэли, пожары. Вот со мной действительно
за всю мою жизнь, ничего не случилось. Революция, войны, так ведь все за
меня делалось и меня не спрашивали... Глупости она говорит"... Однако ее
слова его не раздражали. Она говорила глупости мило, и ее московский говорок
был ему особенно приятен в Крыму, где люди говорили по-русски не особенно
хорошо. Порою, когда вид ее показывал, что сейчас она скажет что-то
особенное, он даже испытывал легкое волнение вроде того, какое чувствуют в
опере меломаны перед началом знаменитой арии.
- Ах, все люди в известном смысле лишние, Марья Игнатьевна.
- От вас только и слышишь, "что в известном смысле" да с "некоторой
точки зрения"! Вы верно и влюблялись всегда в "известном смысле". А дело в
том, что вам нужно переехать из этой грязной сакли, - сказала она, брезгливо
оглядываясь по сторонам. Иван Васильевич покраснел, и от этого его худое,
длинное лицо стало привлекательней. Его сакля в самом деле была грязна, да и
сам он ходил в заношенной косоворотке и менял белье раз в неделю.
- Если ваше здоровье непременно требует жизни на юге, то надо переехать
в большой культурный центр вроде Николаева.
Он не мог ей ответить, что никуда от нее не переедет. Впрочем, думал,
что не влюблен в нее, по крайней мере не так влюблен, как полковник Вершинин
в Машу.
- Что же я буду там делать? Там ни виноградников, ни, кажется, садов
нет.
- В Советском Союзе можно найти работу. Это не капиталистическая
страна. Кончится война, вы переедете. Вовсе не обязательно всю жизнь
истреблять блох... Хотя, ясно, это такой же почтенный труд как другой и вы
себе составили крупное имя в этой области.
Он опять смутился, несмотря на то, что она тотчас смягчила свои слова
комплиментом. Иван Васильевич понимал, что она относится к его ремеслу
пренебрежительно. Марья Игнатьевна была декоратором, ее до войны приглашали
украшать дома отдыха, она читала в Николаеве лекции о Рембрандте и Бродском.
Сам он своего ремесла не стыдился. Иногда по вечерам он писал, опуская
самопишущее перо без чернил в чернильницу без крышки. Начал было когда-то
набрасывать статью: "Опыт философ-ского подхода к неэстетическим видам
труда" и скоро сжег рукопись на жаровне. Писал и о русской литературе
заметки, в которых называл Толстого великим писателем земли русской, а
Белинского неистовым Виссарионом. Иван Васильевич знал, что он образованнее
и, быть может, умнее большинства окружавших его людей; но в написанном виде
его мысли казались ему глупыми, и он все сжигал. Говорил себе, что напечать
заметки было бы все равно невозможно и благоразумнее их не сохранять.
Истребителем насекомых Иван Васильевич стал случайно, от нужды. Перед
первой войной, он учился в Москве на медицинском факультете, жил уроками
впроголодь, но каждый день покупал "Русские Ведомости" и выписывал "Русское