"Марк Александрович Алданов. Бегство (Трилогия #2) " - читать интересную книгу автора

что ваше добро досталось народу...
- Если б мое добро действительно досталось народу, - сказал, вспыхивая,
Горенский, - я, поверьте, нисколько не возмущался бы. Но дело идет не о
народе русском, а о насильниках, о захватчиках, о разных псевдонимах,
которые...
- Да я ничего и не говорю, - тотчас согласился Нещеретов. - Хоть,
правду сказать, мне и невдомек, отчего же вы сами, сэр, до революции не
отдали домик русскому народу? Ну, приют бы какой устроили для деток, а? И
садик ведь есть... Премилый бы вышел приют...
- Мой дом дедовский... А вы почему своего не отдали?
- Я? - изумленно переспросил Нещеретов, поднимая брови чуть не до
волос. - Помилте, зачем же я отдам хамью свое добро? У меня не дедовское...
Горбом наживал, да вдруг возьму и этой сволочи отдам!.. Разве это я хотел
революции, сэр? Разве это я у Семы на банкете говорил такую распрекраснейшую
речь?
- Вот, вот!.. Позвольте вам сказать, что те самые люди, которые считали
народ хамьем и сволочью, которые держали его в невежестве и в рабстве, те и
довели Россию до нынешнего состояния... И они же теперь валят с больной
головы на здоровую! Временное правительство виновато? Да?
- Помилте, князь, кто же валит? Хоть, конечно, неважнецкое было
правительство... И название экое выбрали глупое: "временное правительство".
Точно не все правительства временные! Ну, естественно, и оказалось оно уж
очень временное... Что?.. Масла не угодно ли, князь? - ласково предлагал
Нещеретов. - А вот кого, правда, жаль, это N... N... (он назвал фамилии
богатых министров Временного правительства). N., говорят, отвалил два
миллиона на революцию. Теперь, кажись, сидит, горемычный, в крепости... В
крепость при проклятом царском строе и дешевле можно было попасть, а? Жаль
малого. Правда, пане профессорже?
- Совершенная правда, - подтвердил Браун, допивая чай.
- Профессор с нами и спорить никогда не изволил, потому знал, что
придет Учредительное Собрание и уж оно все как следует рассудит. И
большевиков прогонит, и немцев прогонит. Такая уж, почитай, силища!
- Одно я чувствую, - сказал с жаром Горенский, обращаясь к Брауну, -
это то, что стыдно глядеть в глаза союзникам. Теперь нам двадцать пять лет
нельзя будет носа показать в Париж: разорвут на улице, услышав русскую речь!
- Если победят немцы?
- Увы, не надо быть пророком, чтобы теперь это предвидеть с
уверенностью... Подумайте, когда освободилась вся их сила и тиски блокады
разжались с открывающейся для немцев богатой житницей Украины, они неминуемо
должны задавить союзников, как задавили нас.
- На союзников мне в высокой степени начхать, - вмешался снова
Нещеретов. - А нас как же было не задавить? У них Вильгельм, малый совсем не
глупый, а у нас батрацкие депутаты... Но позвольте, я что-то не пойму, -
опять начал он, изображая на лице крайнее изумление. - Ведь вы, сэр, хотели
революции? Вы Бога должны благодарить, что все так хорошо, по
справедливости, вышло...
- Барин, вас спрашивают, - доложил Брауну вошедший лакей.
- Кто?
- Дама. Фамилии не сказали... Сказали, что вы их знаете.
- Не иначе, как знаете, - игриво произнес Нещеретов. - Пане