"Марк Александрович Алданов. Бегство (Трилогия #2) " - читать интересную книгу автора

- А деньги существующего факта вас интересовали?
- Однако это уж... Вы очень не любезны!
"Если вы только теперь это заметили", - хотел было ответить Браун, но
удержался. Он смотрел на Ксению Фишер со злобой и с насмешкой. "И весь твой
большевизм от безобразной наружности", - подумал он.
- Любезность никогда моей специальностью не была, а теперь, я думаю,
она и вообще отменена, - сказал Браун. - Когда вы освободите человечество,
постарайтесь его еще немного и облагородить. Очень повысятся другие
ценности. Скажем, например, ум или хотя бы наружность? С этим ведь и ваша
партия ничего не поделает. Сытые захотят стать красавцами, всего не
нивелируешь, правда?
- Это замечание, извините меня, сделало бы честь Кузьме Пруткову, -
сказала, вставая, Ксения Карловна.
- А то все, все фальшь, - продолжал Браун, тоже вставая. - О красоте
говорят уроды, о любви к людям злодеи, об освобождении человечества деспоты,
об охране искусства люди, ничего в искусстве не понимающие. Неудачники и
посредственности построят новую жизнь на пошлости и на обмане... Так вы уже
уходите, Ксения Карловна? Очень рад был вас повидать...
Ксения Карловна взглянула на него, наклонила голову и быстро
направилась к выходу.

VI

Кружок Муси скучал. Развлечений в Петербурге оставалось все меньше. В
театры никто не ходил. Говорить было не о чем: писатели не писали книг,
художники не выставляли картин, никто не заказывал туалетов, новых сплетен
было мало; как старыми туалетами, кое-как перебивались старыми сплетнями, да
и то без оживления, - почти все подобрели. Старшие говорили только о
большевиках; но так как относительно большевиков все в общем сходились, то и
это было скучновато. Муся легче переносила скуку, чувствуя себя отрезанным
ломтем. Другие же участники кружка упали духом. Князь Горенский больше не
вносил с собой обычного оживления. Он, как говорил Никонов, быстро скис под
живительными лучами светлого февраля. У не подобревшей Глафиры Генриховны
забота о замужестве, теперь все менее вероятном, превратилась в навязчивую
идею. Никонов обыкновенно бывал мрачен, когда оставался без копейки.
Вздыхала даже Сонечка Михальская. Была она и немного влюблена, - не то в
Витю, не то в Клервилля, не то в Березина, - скорее всего в Березина.
Березин теперь бывал у Кременецких редко, отговариваясь тем, что живет он
далеко.
Веселее других был Фомин. Он после революции вошел в состав коллегии по
охране памятников искусства и на этом основании поселился в Зимнем Дворце.
Дворцом Фомин очень охотно угощал добрых знакомых, причем показывал его так,
точно прожил в нем всю жизнь или по крайней мере всегда был там своим
человеком. Жил он сначала в третьем этаже, в одной из квартир, выходивших во
Фрейлинский коридор (эти квартиры Фомин называл "сьютами"). Там он свел
знакомство со старыми фрейлинами, которые еще не успели выехать из дворца,
ибо деться им было некуда. С ними Фомин тоже разговаривал так, точно вся их
жизнь прошла в одном тесном кругу. Фрейлины лишь приятно удивлялись
неожиданной любезности, прекрасному воспитанию этого молодого человека,
появление которого было в их памяти связано с потопом, обрушившимся на