"Святослав Аладырев "Извек" (Княжье похмелье) [F]" - читать интересную книгу автора

глазами, рослые парни остановились по обе стороны от двери, пропуская на
солнце Владимира. Князь выдвинулся на крыльцо, повел плечами, будто долго
пребывал неподвижным. В глазах дымка задумчивости. Видно встал рано или,
обмозговывая государственные дела, еще не ложился. Когда дружина грянула
приветствие, очи прояснились и он, улыбнувшись, поднял руку. В полной
тишине зазвучал жесткий, с металлическим отливом, голос:
- Пришла пора новых времен! А в новых временах со старым поконом
оставаться неспособно. Будем жить по-новому. Гожее, веселее, краше! -
Владимир помолчал, видя недоумение тех, кто еще не успел нацепить на шею
кресты. Продолжил громче. - Нам, отныне, ровнять правду и кривду, а надо
будет и реки вспять повернем! Но это будет позже! А пока что, всем
надлежит знать истины нового покона. Внимайте!
Князь обернулся к дверям, приглашающе повел рукой. Из мрака детинца, в
окружении подручных, выступил Сарвет. На плечах - мешковатая черная
хламида, плохо скрывавшая крепкую поджарую фигуру. Узкий, пояс затянут
дорогим ремнем в золотой оковке. На груди - широкая цепь с крупным
крестом. Ноги в странных, для послов, крепких сапогах воина. Лицо, с
коротко стриженной черной бородкой, хранит выражение успокоения и мира,
однако холодные глаза напрочь ломают все напускное благообразие.
Сотворив в воздухе чудаковатые знаки, Сарвет смиренно сложил руки внизу
живота и заговорил. После каждых пяти-шести фраз, подручные, как по
команде, повторяли знаки, прикладывая персты то ко лбу, то к животу, то к
плечам. Вторил жестам и Чернях, затесавшийся среди прочих. Он заранее
почуял, куда дует ветер и уже полгода щеголял, наскоро заказанным у
ромеев, крестом.
С крыльца полились непонятные речи о сыне бога, самого могучего из всех и
единственного. Про то, как в далеких краях, толпа простолюдинов распяла
этого сына на кресте, а он потом воскрес. Дружинники тайком
переглядывались, пожимали плечами, зевали. Эрзя, услыхав про божьего сына,
едва заметно двинул усом и вполголоса, дабы слышали только рядом, обронил:
- Видать и правда силен бог, коли его сына при нем тиранили, а он и ухом
не повел.
По бокам захмыкали, но Эрзя цыкнул и скроил физиономию внимательного
ученика. Сарвет меж тем перешел к святым заповедям. Громко, нараспев
произносил каждую, объяснял великий смысл, и после объяснения еще раз
повторял. Эрзя прилежно слушал, кивал, а когда отзвучала последняя, вновь
тихо пробормотал:
- От те раз, а мы оказца и не ведали, что такое хорошо и что такое плохо.
И как же наши прадеды испокон веков жили без ентих мудростей? И че-то я
промеж сих заповедей про предательство не слыхал. Видать не грех. А, други?
Мокша из заднего ряда кашлянул и, как мог понизив голос, пробубнил.
- Им без предательства никак не можно. Продают че хошь и кому хошь, токмо
цену подходящую дай. Не-е, продавать и предавать у них в почете. Вон
Чернях, всех продал, теперь в прибылях - при самом Сарвете пресмыкается, и
гожо ему...
- Аминь! - донеслось с крыльца, и Сарвет четырежды махнул рукой в сторону
дружины.
К крыльцу уже бежали гридни, ведя могучих жеребцов. Князь с Сарветом
степенно сели на тех, что отличались особо богатой сбруей, двинулись к
воротам. Гридни без промедления попрыгали в седла и пристроились следом.