"Даниил Натанович Аль. Дорога на Стрельну (Повесть и рассказы о молодых защитниках Ленинграда) " - читать интересную книгу автора

убор?
Я говорю:
- У Некрасова.
- У какого такого Некрасова?
- А у такого, у которого усы и лицо рябое.
- А почему это все у него, а не у тебя?
- А потому, что я в круг плясать заходил.
- Ну, хорошо, - говорит замполит, - ты еще у нас попляшешь!.. Ведите
его!
Я говорю:
- За что вы меня в таком виде ведете, если не знаете, за что именно?
- А за то, - говорит, - что в Берлине еще комендатура не успела
сформироваться, а тебя туда уже приказано направить. И такая честь,
значит, именно той роте, где замполитом лейтенант Самотесов! А ведь я тебя
предупреждал, Тимохин, насчет твоих настроений... Молчи уж теперь, потом
будешь объясняться!
Повели меня было в таком негодном виде. Кое-кто из наших и даже из
немцев смотреть на меня начали. Но тут, на мое счастье, Жорка Некрасов
объявился с моим ремнем и пилоткой. Он тоже меня искал вокруг толпы.
Подтвердил он замполиту, что я ни в чем, кроме пляски, не замешан и что
сюда пришел в аккуратном своем виде. После этого пошли мы все в роту
нормально, безо всякого конвоирования меня со стороны тех двух солдат.
В роте к тому времени все объяснилось. Для вновь созданной
комендатуры Берлина собирают по частям самых сознательных и образцовых
солдат. И на меня персональный приказ пришел: откомандировать в
распоряжение комендатуры.
- Служу Советскому Союзу, конечно. Только разрешите, - говорю, - в
своей части остаться. Я и так с фронта на фронт перекинутый.
- Ничего, - говорят, - не можем сделать. Приказ и для тебя, и для нас
одинаковую силу имеет. Так что собирайся.
Пожал мне на прощание капитан Попов руку, объявил благодарность за
службу. А замполит Самотесов искренне меня обнял и поцеловал.
- Спасибо, - говорит, - тебе, Тимохин, за то, что не посрамил моего
честного имени и всей своей боевой части.
Оказался я таким манером в батальоне при берлинской комендатуре, в
подчинении, само собой, того полковника, который меня во время раздачи
каши на площади к себе в блокнот зафиксировал. А ведал он пропитанием
берлинского гражданского населения, поскольку весь Берлин в то время на
довольствие к нам, к армии победителей, был поставлен.
И что бы, вы думали, мне приказали делать? Поручили раздавать,
согласно списку, продовольственные карточки тем жителям, которые сами не
могут заявиться в комендатуру.
Сперва я, конечно, опять упал духом. В который уже раз. Решил я, что
уж это сплошное издевательство судьбы надо мною лично и над моим шестым
чувством. Не за этим я из Ленинграда в Берлин шел, чтобы здесь немцам
продовольственные карточки раздавать. Хлеба по ним предусмотрено на день
сто пятьдесят - двести граммов. Мяса - двадцать пять. Картофеля -
четыреста. Сахару - десять. И еще кофе настоящего на день по два грамма.
Прочитали мне в комендатуре эти карточки в переводе на наш язык - я и
обомлел. Вот бы, думаю, ленинградцам в блокаде такие нормы иметь! Да плюс