"Даниил Натанович Аль. Дорога на Стрельну (Повесть и рассказы о молодых защитниках Ленинграда) " - читать интересную книгу автора

имена, - думал я. - Ломоносов и Марк Твен, Марат и Чехов, Байрон и Эдисон,
Суворов и Колумб, Пушкин и Амундсен... Вот он - интернационал великих!
Какими жалкими выглядят рядом с этими именами всевозможные расовые,
националистические, шовинистические "теории" фашистов! Книги об этих людях
фашисты сожгут. Все до одной. В том числе книги о великих немцах. В костер
полетят и Бетховен, и Гейне, и Гутенберг... Нет! Не бывать этому! - решил
я. - Их надо спасти! Каждая из этих книг будет бить по фашизму".
Я решил в несколько приемов отнести "замечательных людей" вниз, к
входной двери, и тут же приступил к делу. Втиснув ладони между переплетами
и зажав книг двадцать, я осторожно, чтобы не рассыпать, вытянул их с
полки. И тут, в образовавшееся "окно", я увидел нечто такое неожиданное,
страшное и невозможное, что на какую-то долю секунды оцепенел и замер, еще
сильнее сжав книги, легшие мне на грудь.
В следующем проходе между стеллажами, вполоборота к противоположным
полкам, стоял немецкий офицер. Он спокойно рассматривал снятую с полки
книгу. Прямо перед собой я видел черный околыш его фуражки над темным
стриженым затылком. Видел его розовое ухо, дужку роговых очков и белый
витой погон лейтенанта.
Немец был погружен в свое занятие и явно не замечал ничего
настораживающего.
Подчиняясь какому-то безотчетному инстинкту - сообразить я еще ничего
не успел, - я присел и бесшумно опустил книги на пол. Руки мои были теперь
свободны. Сидя на корточках и сдерживая дыхание, я расстегнул кобуру и
взял в руки пистолет. Вихрь мыслей пронесся в моей голове: "Как попал сюда
этот немец? Неужели все наши отошли и немцы заняли город?! Почему я не
слышал, как он вошел и подошел к полкам с книгами? И что делать мне
теперь?!"
Первым побуждением было воспользоваться своим преимуществом: в моей
руке снятый с предохранителя пистолет ТТ, а у "фрица" в руках - книга.
Стоит мне вытянуть руку, и я смогу уложить его. А там уж придется
каким-нибудь способом пробиваться к своим...
Так я думаю. Но не встаю. Не могу встать. Я боюсь. Не его боюсь, а
себя. Я не уверен... вернее, я уверен, что не смогу выстрелить как бы
из-за угла в спину человеку, читающему книгу. Я знаю, что обязан это
сделать, но не смогу.
...Сделаю здесь небольшое отступление. Напомню, что все это
происходило в самые первые месяцы войны. В газетах, правда, уже не раз
сообщалось о зверствах фашистов в оккупированных ими странах и в наших
городах и деревнях. Но своими глазами наши отступавшие на восток бойцы
этих зверств еще не видели. Не видели еще даже в кинохронике. Немало еще
было иллюзий вроде: одно дело - фашисты, а другое - солдаты и офицеры
вермахта - люди, обманутые фашистской пропагандой, а то и враждебные
гитлеровской банде.
По всему по этому - не особенно, вообще-то, рассуждая, но все же по
всему по этому - я принял решение: взять немца в плен.
Разом поднявшись, я навел на немца пистолет и гаркнул:
- Хенде хох!!!
Немец резко повернулся и послушно поднял руки. В правой руке у него
так и осталась книга.
На меня смотрело лицо молодого "очкарика". В глазах его застыли