"Даниил Натанович Аль. Дорога на Стрельну (Повесть и рассказы о молодых защитниках Ленинграда) " - читать интересную книгу автора

одновременно горьким и сладостным, для того, чтобы еще раз пережить его, я
и захаживал в бывший поселок...
Как-то раз в одном из отдаленных от шоссе домиков увидел я на полу
ящик знакомой формы, оклеенный красным дерматином, - патефон. Внутри его
на своем месте оказалась ручка для завода пружины, а в специальном кармане
под верхней крышкой лежали три пластинки. Само собой понятно, патефон не
работал: у него была сломана пружина.
Я решил на всякий случай прихватить патефон с собой. Как выяснилось
позже, я поступил исключительно правильно. Этому патефону суждено было
сыграть весьма важную роль в нашей жизни.
Через два дня наш артиллерист, лейтенант Привалов, принес из
артиллерийских мастерских отремонтированный патефон. Каким-то образом там
сумели склепать пружину.
С большим волнением ждали мы семнадцати часов, когда, во время
отдыха, можно будет послушать хорошо всем знакомые пластинки. На одной из
них были две арии из "Сильвы", на другой - "Саратовские переборы" и
"Барыня", а на третьей - песня из кинофильма "Человек с ружьем" - "Тучи
над городом встали" в исполнении Марка Бернеса. Что было на обороте этой
пластинки, я уже не помню. До него тогда дело не дошло.
Когда после обеда все возвратились в нашу комнату, лейтенант Привалов
стал медленно и торжественно крутить ручку патефона. В мастерских его
специально проинструктировали, как это надо делать, чтобы склепанная
пружина снова не лопнула. По общему согласию сначала прослушали
"Саратовские переборы", потом поставили "Барыню". Младший лейтенант
Фекляшин пустился в пляс между столом и койками. Это было очень смешно.
Фекляшин был необычайно высок ростом и несуразен в движениях. Если бы
тогда уже было в обиходе слово "акселерат", к нему бы оно относилось с
абсолютной точностью. Мы весело смеялись, глядя на его коленца. Потом мы
еще раз прослушали арию Сильвы. И вдруг, когда она уже кончилась,
раздались тяжелые удары кулаком в закрытую смежную дверь. Три-четыре удара
сотрясли ее. Означать они могли только одно - требование прекратить музыку
и шум.
- Чего ему не гуляется по такой погоде? - с досадой сказал Фекляшин,
вытирая тыльной стороной ладони пот со лба.
- Спать, наверное, лег, - пояснил Привалов.
- А нам что, тоже спать ложиться? - буркнул Михеев.
- Братцы, - сказал лейтенант Зотов, - почему мы обязаны догадываться,
что означает этот стук в дверь? Предположим, что никто из нас никогда не
жил в коммунальной квартире!
- Предлагаю стук в дверь считать аплодисментами! - предложил я. Все
рассмеялись.
- Давайте, хотя бы последнюю пластинку прокрутим, - сказал Зотов. -
Больно уж на ней песня хорошая. А если Вахмитоненко хочет нам запретить
музыку слушать, пусть сюда придет и скажет человеческим языком: так, мол,
и так.
- Верно, - подтвердил Привалов. - В уставе не сказано, что
нижестоящий обязан подчиняться стуку вышестоящего.
С этими словами он вновь завел пружину. Диск пришел в движение,
послышалось шипение, очень громко и четко прозвучало слово "тучи". В этом
месте бороздка на пластинке была испорчена, и, как бывает в таких случаях,