"Рюноскэ Акутагава. Кэса и Морито" - читать интересную книгу автора

которому не питаю ненависти?
В этом совершенно никто не виноват. Я заговорил об этом сам, своими
собственными устами. "Убить Ватару?" - прошептал я, приблизив губы к ее
уху. Когда я вспоминаю об этом, мне начинает казаться, что я тогда сошел с
ума! Но я это прошептал. С мыслью "не прошепчу", стиснув зубы, прошептал.
Почему мне захотелось так шепнуть, я и теперь, оглядываясь назад, никак не
пойму. Но если хорошенько подумать... Чем больше я ее презирал, чем больше
я ее ненавидел, тем больше и больше хотелось мне чем-нибудь ее унизить.
Ничто не приблизило бы меня к этой цели так, как слова, которые я
произнес: "Убить Ватару", - убить мужа, любовь к которому Кэса выставляла
напоказ, вынудить у нее согласие на это. И вот я, точно одержимый злым
духом, сам того не желая, вызвался совершить убийство. Но если даже этих
моих побуждений, из-за которых я сказал "убить Ватару", было мало, то
потом какая-то невидимая сила (наверное, сам дьявол) поработила мою волю и
увлекла меня на путь зла - иначе объяснить это невозможно. Так или иначе,
я неотступно шептал на ухо Кэса одно и то же.
Тогда немного погодя Кэса вдруг подняла лицо и прямо ответила, что
согласна на мой замысел. Для меня не только легкость этого ответа
оказалась неожиданной. Когда я взглянул на ее лицо, в ее глазах таился
странный блеск, какого я ни разу еще у нее не видел. Прелюбодейка! - вот
что сразу же пришло мне в голову. И чувство, похожее на отчаяние, в один
миг развернуло перед моими глазами весь ужас задуманного мною. Разумеется,
излишне упоминать, что меня и тогда мучило отвращение к ее развратному,
поблекшему виду. Если бы я только мог, я бы тут же на месте нарушил свое
обещание. Я повергнул бы эту неверную жену на дно гнуснейшего позора.
Возможно, тогда - пусть я и играл этой женщиной - моя совесть могла бы
укрыться за справедливым негодованием. Но на это я уже не был способен.
Когда лицо ее вдруг изменилось и она, точно видя меня насквозь, пристально
посмотрела мне в глаза, признаюсь прямо: я принужден был дать обещание
убить Ватару и назначил день и час потому, что я боялся: если я не
соглашусь, Кэса мне отомстит. И до сих пор страх неотвязно сковывает мне
сердце. Если кто-нибудь посмеется надо мной, как над трусом, - пусть
смеется! Это сделает только тот, кто не видел Кэса тогда. "Если я не убью
его, то Кэса - пусть и не собственными руками - все равно убьет меня. Так
пусть лучше я сам убью Ватару!" - с отчаянием думал я, глядя в ее глаза,
плачущие без слез. Я дал клятву, и когда я увидел, как Кэса опустила глаза
и засмеялась, так что на ее бледных щеках появились ямочки, разве
основательность моего страха не подтвердилась?
О, из-за этой проклятой клятвы я должен на свою обесчещенную, дважды
обесчещенную душу принять грех убийства! Если бы этой ночью я нарушил
клятву... Нет, этого я тоже не вынесу. Во-первых, есть та, кому я клялся.
И, кроме того, я говорил, что боюсь мести. И это не ложь. Но есть и еще
нечто. Что? Что это за великая сила, которая гонит меня, такого труса, на
убийство безвинного? Не знаю. Не знаю, но иногда... Нет, не может быть! Я
презираю эту женщину. Боюсь. Ненавижу. И все-таки... и все-таки... может
быть, я все еще люблю ее..."
Продолжая ходить взад и вперед, Морито больше не произносит ни слова.
Лунный свет. Слышно, как где-то поют песни имае [форма стихов,
распространенная в XI-XIII вв.: два четверостишия с чередованием строк по
7-5 слогов]: