"Василий Аксенов. Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках" - читать интересную книгу автора

ваших одеждах. Он говорит, что пока вы идете вместе, все будет в порядке.
Вам надо быть вместе, иначе все рассыплется в прах; вот что он сказал. Дай
ему тысячу иен, он заслужил.
Роберт хмыкнул:
- Эти самураи тебя наверняка разыгрывали. Старик, небось, бормотал
какой-нибудь вздор, а они переводили это на язык нашей литературной борьбы.
Ты просто стал жертвой литературоведческого розыгрыша.
Ваксон хмыкнул в том же духе:
- Может быть, однако они были не очень-то в курсе наших дел. Интересно,
что через неделю японские газеты сообщили о хрущевских бесчинствах в Манеже.
Роберт постонал. как будто от какой-то глубокой досады:
- Послушай, Вакса, я тебя прошу так не говорить: ведь он все-таки глава
нашего государства.
Ваксон ударил себя кулаком в ладонь.
- Главе государства не подобает так по-хулигански себя вести с
художниками в Манеже, а потом и с нами в Свердловском зале!
Несколько минут они стояли молча, глядя на вылезшего из кустов ежика.
Зверек затеял было пересечь аллею, однако, просеменив полпути, остановился и
уставился на них своими крошечными глазками. Ваксон и Роберт в эти минуты
продумывали одну и ту же мысль. Ну, вот мы и дошли до нашего позора, до
публичного унижения всей послесталинской литературы. Весь вечер бродили
вокруг да около, решили в конце концов не открывать эту тему и все-таки
уперлись в то, что мучает уже полтора года. Продолжать или нет? Ежик
повернулся и шмыгнул назад, в свои кусты.
- Спок-ночь, старик, - сказал Роберт.
- Спок-ночь, старик, - сказал Ваксон.
И они разошлись.
Перед сном и тому, и другому припомнились сцены проклятого марта
проклятого года.


1963, март
Кремль

- Ну, что ты все сидишь, как "Меншиков в ссылке"? - спросила Анна,
шумно спустившись в подвал.
Роберт в ответ ничего не сказал. Он сидел в продавленном кресле тестя,
качал ногой. Изредка что-то записывал в блокнот. Пил чай. Съедал с подноса
разные бутерброды. Сидел очень закутанный: свитер, шарф, меховая ушанка, на
коленях толстое шерстяное одеяло. Хотелось это одеяло распространить на
плечи, а то и накрыться с головой, иными словами - соорудить своего рода
одеяльную пещерку, однако он подавлял это желание, чтобы вместо обычного
гриппа не получился гротеск. Температура зашкаливала к тридцати восьми.
Ознобец шалил по коже. Саднило горло. И это у него, у следопыта
карело-финской тайги, вообще у парня с крепкой русской фамилией Эр! Нечего
было вчера под крепкой банкой ввязываться в какой-то дурацкий уличный
хоккей, а потом еще тащиться за румяной девчонкой, выпрашивать "телефончик".
Вообще надо дать себе зарок никогда не переходить поллитровой отметки.
- Ты что, забыл? - спросила Анка, подруга постели, любимое тело, мать
общего ребенка.