"Василий Аксенов. Московская сага-2. Война и тюрьма" - читать интересную книгу автора

Следовательно, и старый врач Б.Н. Градов, и его жена Мэри, столь
любившая Шопена и Брамса, и их домработница Агаша, и даже участковый
уполномоченный Слабопетуховский в гигантском пандемониуме человеческих
произволов влияли на ход истории не хуже де Голля, Черчилля, Рузвельта,
Гитлера, Сталина, императора Хирохито и Муссолини. Перечитывая недавно
"Войну и мир" - впервые, должен признаться, с детских лет и вовсе не в
связи с началом "Войны и тюрьмы", а для чистого читательского
удовлетворения, - мы столкнулись с рядом толстовских рассуждений о загадках
истории, которые порой радостно умиляют нас сходством с нашими собственными,
но порой и ставят нас в тупик.
Отрицая роль великих людей в исторических поворотах, Лев Николаевич
приводит несколько примеров из практической жизни. Вот, говорит он, когда
стрелка часов приближается к десяти, в соседней церкви начинается благовест,
но из этого, однако, не значит, "что положение стрелки есть причина движения
колоколов". Как же это не значит, удивится современный, воспитанный на
анекдотах ум. Ведь не наоборот же? Ведь не колокола же двигают стрелки. Ведь
звонарь-то тоже взялся за веревки, предварительно посмотрев на часы.
Толстой, однако, приводя такой пример, имел в виду что-то другое.
Глядя на движущийся паровоз, слыша свист и видя движение колес, Толстой
отрицает за собой право заключить, "что свист и движение колес суть движения
паровоза". Свист, разумеется, не входит в число причин, но вот насчет колес
позвольте усомниться - именно ведь они, катясь вперед или назад, вызывают
движение всей нагроможденной на них штуки. Тут снова нам не остается ничего
другого, как предположить, что Толстой что-то другое имел в виду для
иллюстрации исторических процессов.
Последний пример, приведенный в третьей части третьего тома "Войны и
мира", совсем все запутывает, если только не катить бочку на издательство
"Правда", выпустившее в 1984 году собрание сочинений в 12-ти томах.
Крестьяне считают, пишет Толстой, что поздней весной дует холодный ветер
из-за того, что раскрывается почка дуба. Цитируем с экивоком к нашему
блестящему эпиграфу: "...хотя причина дующего при развертывании дуба
холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том,
что причина холодного ветра есть развертывание дуба, потому только, что сила
ветра находится вне влияния почки".
Тут как-то напрашивается предположить обратное развитие событий, то
есть раскрытие почки под влиянием холодного ветра, однако Толстой этого не
касается, и мы предполагаем, что он совсем не то имел в виду, что на
поверхности, что мысль его и его сильнейшее религиозное чувство полностью
отмежевываются от позитивистских теорий 19-го столетия и уходят в
метафизические сферы. То есть мысль его вдруг распахивает дверь в бездонные
пустоты, в неназванность и неузнанность, где предстают перед нами
ошеломляющие все эти "вещи в себе".
Увы, несколькими строками ниже граф вдруг возобновляет связь со своим
веком "великих научных открытий", чтобы заявить: "...я должен изменить
совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и
ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны".
В общем, в результате этих отрешенных и нерешенных (как он считает -
пока!) задач Толстой приходит к мысли, что "для изучения законов истории мы
должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей,
министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы,