"Василий Аксенов. Московская сага-2. Война и тюрьма" - читать интересную книгу автора

которые руководят массами".
Почти марксизм. Ленин, очевидно, и эту жажду познаний имел в виду,
присуждая графу новый титул "зеркала русской революции". Вождь, впрочем,
должен был знать, что с Толстым всегда не все так просто, что не только
отражением "суммы людских произволов" занимался, но и свой немалый
"произвол" добавлял в эту сумму: а прежде всего полагал, что движение этих
бесконечных сослагательных направляется Сверху, то есть не теориями
задвинутых экономистов или антропологов, а Провидением.
Но вот бывает же все-таки, что некоторые теоретики и практики
выделяются из "суммы произволов" и посылают миллионы на смерть и миллиарды в
рабство, стало быть, произвол произволу рознь и нам при всем желании трудно
прилепиться к роевой картине, какой бы впечатляющей она не была, и
отвергнуть роль личности в истории.
Все эти размышления на толстовские темы, как бы являющиеся полным
подтверждением нашего эпиграфа, понадобились нам для того, чтобы подойти к
началу сороковых годов и глянуть сквозь магический кристалл в очередную даль
все того же, единственного мирового "свободного романа", одной из частей
коего мы хотели бы видеть и наше повествование, и там обозреть феерию
"человеческих произволов", известную в истории под названием Вторая мировая
война.

ГЛАВА 1


ВЫ СЛЫШИТЕ, ГРОХОЧУТ САПОГИ


Колонна новобранцев, несколько сот московских юнцов, вразнобой
двигалась по ночной Метростроевской улице (бывшей Остроженке) в сторону
Хамовнических казарм. Несмотря на приказ "в строю не курить", то тут, то там
в темной массе людей занимались крошечные зарева, освещая губы, кончики
носов и ладони. Вчерашним школярам не впервой было дымить втихаря, в кулак.
Они и шли-то из школы, что в Ситцевом Вражке, где был сборный пункт, то есть
из привычной обстановки. Шуршали штатские штиблеты, мелькали и шикарные
белые туфли, еще вчера натиравшиеся зубным порошком "Прибой", бесшумно
пролетали матерчатые тапочки.
Куда направлялся марш, не было сказано, однако все уже знали: в
Хамовнические казармы на санобработку, медосмотр и распределение. Москва
была пустынна, затемнена, фонари не горели, окна были закрыты плотными
шторами обязательной светомаскировки, но небо светилось, в нем стояла полная
луна, хотя не она была главным источником света, а прожекторы, пересекавшие
лучами священный свод в разных направлениях, то скрещиваясь, то образуя
гигантские лейтенантские шевроны. Под эти лучи попадали только колбасы
аэростатов воздушного заграждения, но все знали, что в любой момент может
высветиться и что-нибудь другое. В городе ходили глухие слухи, что над
столицей уже не раз кружили немецкие разведчики.
В глубине строя, среди однолеток, шагал девятнадцатилетний Митя Градов
(Сапунов). Он стал за эти годы довольно рослым парнем, с широкими плечами,
развитым торсом, чуть длинноватыми руками и чуть коротковатыми ногами,
хорошим чубом, скуластым и челюстным лицом, сильными и непонятно светящимися