"Василий Аксенов. Московская сага-2. Война и тюрьма" - читать интересную книгу автора

Митя тут взорвался:
- Русский я! На сто процентов русский! Ты что, не видишь? Никакого
отношения к этим... к этим... не имею! А эта... эта... просто так, соседка!
Они уже стали проходить под арку длинного желтого казарменного здания,
когда вдруг взвыли сирены и совсем рядом забухала зенитная пушка. Уже из
окон казармы новобранцы увидели, как над крышами Замоскворечья стало
разгораться зарево пожара. Первые бомбы упали в эту ночь на Москву.

Тревога продолжалась несколько часов. День занялся, а сирены все выли,
то там, то сям били зенитки, но теперь уже явно в пустое небо. Пожар на
Шаболовке в конце концов погасили. Видимо, немцы целились в радиобашню, но
не попали, подожгли несколько жилых домов.
Трамваи в то утро пошли на два часа позже. Их брали штурмом такие
огромные толпы, что Цецилия даже и приблизиться не решилась, отправилась в
Лефортово пешком. Ну, а когда добралась, оказалось, что очередь на передачу
посылок в этот день совсем непомерная. Ей дали огрызок химического
карандаша, и она, немного его послюнявив, написала вслед за впереди стоявшей
женщиной пятизначный номер на ладони. Номер этот означал, что стоять
придется весь день, до темноты, а может быть и уйти ни с чем. Так уж и
рассчитывайте, гражданочка, что на весь день, сказала ей соседка, у которой
припасено было на этот случай вязание. Публика знала, что в Лефортовской
тюрьме НКВД только три окошка для передачи продовольственных посылок, а
иногда из этих трех работают только два или одно, и в обеденное время все
три закрываются на два часа.
У Цецилии был уже опыт по стоянию в тюремных очередях. Обычно она брала
с собой книги, И. Сталина "Вопросы ленинизма", скажем, или что-нибудь еще
фундаментальное, делала закладки, выписывала цитаты, это потом очень
помогало на лекциях. Книги, вечные ее друзья, надежные марксистские книги,
помогали ей так же бороться с отвратительной тревогой, которую она всегда
испытывала в очередях. Дело в том, что посылки в адрес Кирилла не всегда
принимались. В его деле, очевидно, существовала какая-то путаница, какая-то
бюрократическая ошибка. Иногда, после целого дня стояния, посылку из
окошечка выбрасывали, говоря, что Градова Кирилла Борисовича в списках лиц,
имеющих право на получение посылок, нет. Это могло означать самое ужасное...
нет, нет, только не это, не самое ужасное, ну, скажем, его временно лишили
прав на получение посылок за какую-нибудь провинность там, внутри. При его
принципиальности, при его, прямо скажем, упрямстве он мог рассердить
каких-нибудь товарищей из администрации, не правда ли? Ведь иногда же
посылку просто принимали без разговоров, просто давали расписаться в
какой-то ведомости и все, а ведь это означало, что он есть в списках лиц,
имеющих право на получение продовольственных посылок, логично?

Очередь к окошечкам тюрьмы вилась по тихим лефортовским переулкам, где
не чувствовалось ни войны, ни вообще двадцатого века. Заборчики, голубятни
над низкими крышами, в окнах резеда, напиток "гриб", киски, на углу
керосинная лавка, какие-то глухие времена, как бы восьмидесятые годы,
общественный застой. Только уж при самом приближении возникало современное
строение, бесконечная и безликая бетонная стена, на которой иногда можно
было видеть приклеенные газеты или агитационные плакаты.
Редкие прохожие, обитатели близлежащих тихих переулков, старались