"Майгулль Аксельссон. Я, которой не было " - читать интересную книгу автора

стихотворным сборником, если бы ее всюду не завернули. Но ты ее когда-то
читала и, думаю, поняла, что в некотором отношении эта книга - о тебе. Я
всегда подозревал, что у тебя не только имя двойное.
Дело вот в чем: у всех элементарных частиц во Вселенной имеются
античастицы. Они образуют симметричные пары, притом что не выносят
присутствия друг друга. Если они чересчур сближаются, то взаимоуничтожаются,
превращаясь в свет.
При рождении Вселенной постоянные частицы возникали и разрушались.
Поэтому Вселенная и состоит преимущественно из света. И лишь миллиардная
доля этих частиц образовала обычную материю, вещество, из которого состоим и
ты, и я, и весь мир. Но где же антиматерия? Где наше отражение, такое
похожее на нас и при этом совершенно иное? Этого мы не знаем. Знаем только
то, что здесь, в пределах досягаемости нашей мысли и разума, антивещества
нет. Однако все расчеты показывают, что где-то оно обязано быть.
Вот, пожалуй, единственное утешение, которое, как мне показалось, я мог
бы тебе подать, - мысль, что существует такое место, где этого не произошло.
И я пожелал бы тебе такой способности - время от времени закрывать глаза и
отдыхать в таком месте.
В то же время я знаю, что это невозможно. Что произошло - то произошло,
и прошлое неуничтожимо...
Отрывок из письма Торстена Матссона
от 1 февраля 1998
(так и не отправленного)

испытание

Как только они появились в посольстве, она спряталась в туалете.
И сперва даже не стала включать свет, просто стояла в темноте,
прижавшись лбом к кафелю. С закрытыми глазами, наверное, не знаю, знаю
только, что вокруг нее было так же темно, как и вокруг меня. Темнота очень
успокаивает. Почти утешает.
Ей бы хотелось и тишины, но от шума и голосов других гостей дверь не
спасала. Хотя, в общем, ничего страшного - просто приглушенное журчание
благовоспитанных разговоров. Можно пережить. Если чуть-чуть отдохнуть в
темноте, то пройдут эти покалывания в языке и чувство легкого онемения в
правой кисти. Как и головная боль, затаившаяся над правым глазом.
А ведь признаки налицо, хоть она не пожелала их замечать. Мне,
собственно, это не так уж важно. Мэри всегда отлично ладила со своими
иллюзиями, а мне всегда было проще поладить с Мэри, пока она их вот так
лелеет. Уже много лет назад она внушила себе, что все в порядке и того, что
однажды случилось у нее с речью, больше не повторится - что этого вообще
случиться не может. Прошлое выстрадано и преодолено, прожито и осталось
позади. Все стало иным. И она тоже. Стало быть, и покалывания, и онемение
ровным счетом ничего не значат, и головная боль, да ну, наверное, все просто
оттого, что Хокан Бергман возвращался через Балтику тем же рейсом. А она и
не заметила - увидела его, только поднявшись с кресла, когда уже
приземлились. Он сидел в следующем ряду после нее и терпеливо дожидался
своей очереди на выход. Он явно не торопился, все указывало на то, что
ситуация его весьма устраивает. Пусть министр и ее свита спокойно соберут
свои бумаги и портфели. Когда Мэри наткнулась наконец на его взгляд, Хокан