"Питер Акройд. Лондонские сочинители " - читать интересную книгу автора

мимо продавец пирожков узнал его и сунул ему в руку пирожок с телятиной.
Чарльз был каплей в этом потоке. Иногда эта мысль его утешала - он
чувствовал себя частицей окружающей жизни. Но порой в людском море он лишь
острее ощущал свою несостоятельность. Впрочем, чаще всего толпа подстегивала
его честолюбие. Наступит день, думал Чарльз, когда он, сидя в собственной
уютной библиотеке или в кабинете, будет слушать шарканье проходящих мимо
бесчисленных ног.
Дорогу он знал наизусть и не замечал почти ничего вокруг. Его несло
мимо Сноу-хилл и Ньюгейтской тюрьмы,[41] по Чипсайд и в гору по Корнхилл; в
конце концов он очутился на Леденхолл-стрит. Чарльзу казалось, что он, будто
пушечное ядро, мгновенно перенесся к украшенному колоннами портику
Ост-Индской компании. Это был великолепный, построенный из кирпича и
тесаного камня особняк времен королевы Анны. Сверху его венчал огромный
купол, затенявший и без того темную, покрытую серой пылью Леденхолл-стрит.
Проходя мимо привратника, Чарльз сжал ему руку повыше локтя и шепнул:
"Рустовка под червоточину". В прошлую субботу они поспорили о том, как
называется червеобразный орнамент на цоколе здания со стороны улицы. И
теперь привратник хлопнул себя рукой по лбу, делая вид, что чуть не падает
от изумления.
Чарльз быстро пересек вестибюль; негромкое эхо его торопливых шагов
разносилось среди мраморных колонн. Прыгая через ступеньку, он взбежал по
широкой роскошной лестнице.
В отделе дивидендов вместе с Чарльзом работало шесть клерков. Их столы
были расположены углом, или, как выражался Чарльз, гусиным клином. Впереди
сидел старший клерк. Посреди угла тянулся низкий длинный стол, на котором
лежало множество массивных, пухлых бухгалтерских и реестровых книг в кожаных
переплетах. Каждый клерк восседал на стуле с высокой спинкой, а перед ним на
конторке были разложены в определенном порядке перо, чернильница и
пресс-папье. Бенджамин Мильтон сидел впереди Чарльза, а Том Коутс - позади.
Заслышав знакомый скрип отодвигаемого стула, Бенджамин обернулся.
- Доброе утречко тебе, Чарли. Не было в Англии веселого житья,[42] пока
ты не появился на свет.
- Знаю. Я не только сам остроумен, но и пробуждаю остроумие в
других.[43]
Бенджамин был невысоким стройным темноволосым красавцем. Чарльз называл
его "карманным изданием Гаррика",[44] в память недавно почившего актера и
театрального деятеля. Подобно Гаррику, Бенджамин неизменно пребывал в
веселом расположении духа.
Появился Том Коутс, тихонько мурлыча себе под нос мотив новомодной
баллады. Он был всегда влюблен и всегда в долгах. Ему ничего не стоило
расплакаться в три ручья над любовной историей, разыгранной в дрянном
балагане, а спустя минуту расхохотаться над собственной сентиментальностью.
- Как же я люблю мою матушку, - сказал он. - Эти перчатки она мне
связала.
Чарльз не повернулся, чтобы полюбоваться перчатками. Старший клерк
Соломон Джарвис уже встал со стула, собираясь раздать гроссбухи,
разграфленные в одну и две колонки. Джарвис был человек степенный; в
компании он прослужил сорок лет и по-прежнему почитал за честь работать
здесь клерком. Какие бы честолюбивые мечты ни обуревали его в прошлом, все
кончилось ничем. Однако обиды на жизнь у Джарвиса не чувствовалось; это был