"Питер Акройд. Лондонские сочинители " - читать интересную книгу автора

Вот это он и надеялся получить от Чарльза Лэма и его друзей. Но встать
и подойти к ним он бы не решился никогда. Слишком глубока была разделявшая
их пропасть - пропасть самоуничижения.


* * *

Уильям вел Чарльза по узкой улице, стараясь держаться подальше от
водоразборной колонки и не давая ему привалиться к отсырелой закопченной
стене булочной, что стояла на углу. Вывеска гласила: "Страйд. Наш булочник".
По будням, или, как выражался Чарльз, "перед уроками", он каждое утро
покупал там за пенс булку и съедал ее по дороге на работу. Однако в ту ночь
он и булочной-то не узнал. Лишь повинуясь вошедшей в плоть и кровь привычке,
он свернул с булыжной мостовой и поднялся по ступенькам к двери своего дома.
Пока Чарльз шарил по карманам в поисках ключей, Уильям стоял за его спиной.
Но когда дверь распахнулась и на пороге показалась молодая женщина, Уильям
почему-то испугался, что она его увидит, и быстро зашагал прочь.
Однако Мэри Лэм, целиком поглощенная братом, его даже не заметила: надо
было, уже в который раз, помочь Чарльзу войти в их скромное жилище.


* * *

- Откуда вы знаете?
- Откуда я знаю ваш адрес, мистер Лэм? Недавно я поздним вечером
сопровождал вас до дому. Вам ни к чему это помнить.
Он дал таким образом понять, что сей провал памяти у Чарльза
объясняется не хмельным угаром, а его, Уильяма, ничтожностью.
- Из "Здравицы"?
Уильям кивнул.
Чарльз, надо отдать ему справедливость, покраснел, но голос его остался
ровным и бесстрастным. Отношение к собственному пьянству было у Чарльза
странное: себя хмельного он воспринимал как незадачливого знакомца, со злой
долей которого давно свыкся. Не оправдывал его, но и не стыдился. Просто
признавал его существование.
- Стало быть, я перед вами в долгу. Не зайдете ли к нам сегодня
вечером?
Они обменялись рукопожатием. Выйдя из книжной лавки, Чарльз посмотрел в
обе стороны, затем двинулся по темному переулку на Хай-Холборн и вскоре
влился в поток пешеходов и экипажей, стремившихся на восток, в Сити, чтобы
там раствориться без следа. Это пестрое шествие казалось Чарльзу причудливой
смесью похоронной процессии и карнавала; в ней с удивительной полнотой
отражалась жизнь во всем ее многообразии. Звуки шагов по мостовой сплетались
с громыханием экипажей и цокотом конских копыт, образуя созвучия,
свойственные, полагал Чарльз, только городу. То была музыка движения. Вдали
колыхалось море фуражек, шляпок и котелков; вокруг двигались лиловые сюртуки
и зеленые форменные тужурки, полосатые пальто и клетчатые плащи, зонты и
огромные шали всех цветов. Сам Чарльз неизменно носил черное и, будучи на
редкость угловатым, походил на нескладного молодого священника. Пробегавший