"Питер Акройд. Дом доктора Ди " - читать интересную книгу автора

Кларкенуэлла, скача весьма резво на рассвете дня, когда туман плотен, как
добросовестно сбитое масло, и роса блестит на загородных полях, точно
лягушечья икра. Обыкновенно я еду по Кларкенуэлл-роуд и пересекаю
Сент-Джон-стрит среди телег и подвод, текущих в город с ферм близ Хокли -
в этом приходе, где ютится и мой печальный неуклюжий дом, мне знакомы
каждый сад, каждая беседка, каждый флюгер и каждое тисовое древо.
Кратчайший путь лежит через Пардонское кладбище и Олд-стрит, движение по
коей ныне чрезвычайно затруднено скамьями сапожников, лотками торговцев
снедью и штопальщиками чулок, которые выставляют на обозрение свои
трухлявые вывески, точно находясь в центре города; здесь я тоже быстро
проезжаю мимо белого креста далее, на Чизуэлл-стрит, ибо опасаюсь
карманников - в ближайших подворотнях их всегда великое множество. Моя
сумка из собачьей кожи накрепко привязана к поясу, так как я знаю, что сии
мерзавцы, подобно червю в соломине, видят все, сами оставаясь незримыми.
Затем я миную ветряные мельницы на Финсбери-филдс - топи и трясины сей
заболоченной местности распространяют вокруг себя невыносимый смрад - и
наконец добираюсь до Хог-лейн и Кертин-роуд. Прежде здесь охотились на
лис; в те годы Маллоу-филд и Банхилл-филд оглашались звуками рога и
победными кличами верховых, затравивших зверя, однако ныне все это прочно
забыто и там, где в былую пору зеленели ровные лужайки, воздвигнуты
многочисленные здания. Далее я следую вниз по Шордитчу и въезжаю на
Колд-лейн, которая совсем недавно была лишь грязной дорогой, ведущей в
поля, а ныне по обе стороны застроена маленькими домиками. Затем я попадаю
на луг, где неделю или две тому назад встретил меня приветствием Натаниэл
Кадман. Это был юный повеса, крепыш, облаченный в камзол из черной тафты и
щегольскую кожаную куртку с хрустальными пуговицами; рукава его нового
камзола облегали запястья весьма ровно, а прорезь кармана на изящных белых
штанах до колен была не без вкуса отделана кружевами. Что за удивительная
тварь человек, сказал я себе, слезая с лошади: о своем камзоле он печется
более, нежели о своей судьбе.
"Итак, пытливый ведовщик, - произнес он, приближаясь ко мне, - что
нынче у вас в суме? Какие еще бумаги привезли вы для подготовки нашего
праздника?"
"Наше зрелище делается не ради пустого увеселения толпы, как в
Хаундсдитче или на Чипсайде, - отвечал я. -Я захватил с собой описания
своих новейших открытий в геометрии и оптике, а также технических
ухищрений, основанных па пропорциях мер и весов".
Я знал, какую приманку надо использовать: услыхав слово "новейшие",
он сразу навострил уши.
"Человеку дано творить много удивительных вещей, - сказал он. -
Позвольте мне?.."
Он взял у меня бумаги и стал просматривать их, точно что-нибудь
смыслил. "Вы не пожалели чернил, доктор Ди, но для меня все это темный
лес. Я не принадлежу к вашему ордену Inspirati "Здесь: посвященных (лат.)"
- так, кажется, вы себя именуете?" Речь его лилась бойко, и я лишь кивал,
не успевая вставить ни слова. "Мне не понять и строки из ваших сочинений".
Ну и бес с тобой, мелькнуло у меня в голове; однако я с терпеливым
видом взялся объяснять ему, что те, кто наиболее упорно изучал свойства
пространства, занятого веществом, и постиг, что поверхности соседствующих
элементов соединяются под воздействием вечносущих природных сил, умеют