"Михаил Айзенберг. Ваня, Витя, Владимир Владимирович " - читать интересную книгу автора

довоенного, длинного, с широкими обшлагами. (Такой кожаный мешок на молнии,
очень неудобный для ходьбы, тем более для преодоления препятствий.) Вместо
простой водки взяли почему-то "Старку", для изысканности. Отправились от
института налево к Рождественскому монастырю, не доходя свернули в подъезд
доходного дома, на черную лестницу. Дальше был чердак с развешенным бельем и
узкое слуховое оконце, через которое надо было пролезать на крышу. До этого
пункта все шло вполне празднично, но тут случился конфуз. Окно находилось
довольно высоко от мягкого земляного пола, нужно было подтянуться и,
упершись животом в нижний брус оконной коробки, переползти на скат крыши. Я
подтянулся, уперся и... Как сейчас помню легкий, но ужасный, окончательный
треск хрупкой закуски в левом кармане кожанки.
Удовольствие было испорчено. Я очищал карман и стряхивал с пальцев
липкую гадость под взглядами: сочувственным - Ивана, брезгливым - Володи.
Поделиться закуской было сложно, да я и не просил. Вид с крыши действительно
открывался красивый, но вкус "Старки" я не выносил еще лет двадцать после
этого случая, да и вообще не терпел цветную водку. Потом прошло.
Немного об одежде, если уж зашла речь. Печальная судьба дивного
кожаного пальто вполне типична. Одежда шестидесятых годов соответствовала
своему полувменяемому времени. Ей не хватало духа быть откровенно прежней,
немодной (но стилистически индивидуальной), а стать модной у нее не было
никаких шансов. Одежда была никакой, но "с претензией на что-то". Какие-то
все погончики да необязательные карманчики. На этом фоне Иван с его
неизвестно как сохранившимися нэпманскими картузами и парусиновыми кителями
"со стоечкой", конечно, очень выделялся.
Милиционеры и все, им подобные, считали, что он выделяется не в лучшую
сторону. Странный человек сразу привлекал к себе самое пристальное их
внимание. Но бывало и наоборот. Историю в метро я знаю только в пересказе,
но легко могу представить оторопь постового, которого Иван треснул кулаком
по небдительной спине. Так - ни с того, ни с сего, для начала общения.
Поступок был настолько непонятный, что на нарушителя не стали заводить дело.
Но общение, конечно, последовало.
Милиция всегда была так близко, непонятно даже, как все обошлось без
серьезных неприятностей. Стоим однажды в винной очереди, с тоской
разглядываем полки. Стоящий впереди нас пьяный человек в болонье и
расстегнутой до пупа ковбойке вдруг оборачивается и что-то мычит. Иван
понял, достал пятерку. "Сдачи не будет", - буркнул наш багроволицый продавец
и вытащил из авоськи бутылку. Мы повернули к выходу. И тут какая-то
толкавшаяся рядом ребятня плотно взяла нас за локти. Уйти было невозможно:
оттолкнув одного, ты втыкался в другого. Они восставали, как пораженные
мишени в тире, и рычали свое: "Р-рейд! Др-ружина!". Весь магазин, казалось,
состоял из них - длинных и рукастых, чем-то очень похожих на того, кто
продал нам водку.
...Незакрашенный контур давно снятого бачка. Отпечаток снесенного дома
на брандмауэре соседа - лоскутная внутренняя покраска, оказавшаяся на виду,
как будто дом не снесен, а вдавлен в стену взрывной волной. Завещательная
проза мелом на кирпичной стенке: "я тоже". Фраза, показавшаяся мне сутью
моего мировоззрения, уместилась на одном кирпиче.
Излюбленными местами Ивана были заброшенные и назначенные на слом дома.
Или дворики около таких домов. Или на худой конец странные предприятия,
которые сторожили по ночам его товарищи.