"Уилл Айткен. Наглядные пособия " - читать интересную книгу автора

странности знакомое.
- Что это за песня? - шепотом спрашиваю я у Гермико, когда многократно
усиленный голос резко и невнятно лопочет что-то сверху. Танцоры замирают,
напряженно прислушиваются, затем поднимают сыры и вновь начинают танцевать и
петь.
"У тебя в голове ветряные мельницы", - поясняет Гермико.
Ну конечно же!
Голландцы и голландки расхаживают взад-вперед по высокой лестнице,
круглые сыры раскачиваются туда-сюда, в то время как с колосников на еле
различимых тросах спускается здоровенный сосновый шкаф. По мере того как он
опускается все ниже, стенки его становятся прозрачными. В шкафу жмутся друг
к другу семь-восемь человек - две взрослые пары, две девочки-подростка и
высокий светловолосый мальчик - все в поношенной одежде, на рукаве у
каждого - желтая шестиконечная звезда.
- Попробуйте угадать, что это за мюзикл? - подначивает меня Гермико.
Скрипки в оркестровой яме разом запиликали в минорном ключе.
Я качаю головой.
- "Дневник Анны Франк", - сообщает Гермико.
Младшая из девочек-подростков перебирается к передней части шкафа,
распахивает двери и выкрикивает припев к "Мельницам". Шкаф медленно
поднимается: Анна вновь скорчилась рядом со своими оборванными друзьями и
родственниками.
- Ну и голосок у этой вашей Анны.
- Правда хороша? Но, пожалуй, нам стоило бы поторопиться, - говорит
Гермико. - Надо думать, мистер Аракава уже ждет.
Мы просто-таки пулей вылетаем из зрительного зала и ступаем на
стеклянные катки - здесь даже полы, и те остекленные! - крытых переходов,
что соединяют между собою здания комплекса "Чистых сердец". Поднимаемся на
верхний этаж административного здания "Уголок радости", Гермико вводит меня
в веерообразную комнату с низким потолком, одна стена которой представляет
собою непрерывную стеклянную кривую, открывающуюся на ряды долин.
Из дальнего конца комнаты появляется прекрасная молодая женщина в синем
кимоно - такого оттенка синевы я здесь увидеть не ждала, такое бывает
морозным днем в Альберте, когда втыкаешь лопату в сугроб, зачерпываешь
искрящуюся груду, а на самом дне получившейся выемки растекается призрачная
синь. По мере того как красавица приближается - слышу, как шелк шуршит, а
она еще только на середине комнаты, - она увядает на глазах. Лицо ее покрыто
паутиной морщин, словно шелкопряды, соткавшие ее кимоно, продолжают
вкалывать сверхурочно.
Женщина низко кланяется Гермико, та кланяется в ответ; в поклоне они
едва не соприкасаются лбами. Еще не распрямившись, прекрасная старуха
поднимает на меня глаза.
- Какая высокая, - роняет она, выпрямляясь одним неуловимым движением,
и смеется, закрываясь сухими, как пергамент, руками.
"Какая морщинистая", - собираюсь ответить я столь же учтиво, но та уже
отвернулась от нас с Гермико и раздвигает черные лакированные двери. Гермико
сбрасывает серебристые кроссовки. Я прыгаю сперва на одной ноге, затем на
другой, с трудом стягивая с себя туфли-лодочки. В кои-то веки я - в
колготках. Сквозь темную сеточку скромно просвечивает изумрудно-зеленый лак
на ногтях.