"Акрам Айлисли. Осень без инжира" - читать интересную книгу автора

Зияд-киши словно примерз возле инжирового дерева. Нога опять задубела
под снегом и - странное дело - опять не ощущала холода. Сейчас, кроме его
онемевшей ноги, на всем белом свете не мерзло лишь инжировое дерево.
Зияд-киши точно знал (и откуда он мог это знать?), когда дерево
почувствовало холод, когда начало коченеть и когда, вконец закоченев, стало
засыпать смертным сном. Дерево ждало его, звало на помощь, беззвучно кричало
о беде, и - самое главное - слышал, слышал он этот безмолвный крик, но лень
одолела, из постели не захотелось вылезать, из тепла выходить не хотелось...
Грех совершен, великий грех - старик понимал это, и он стоял и коченел,
коченел, словно муками холода пытался искупить свою вину перед богом и перед
деревом...
Зияд-киши вернулся в дом, не чуя ни рук, ни ног. Аруз уже беспокоилась:
чего он там - не сдвинулся ли с места "аскал", застрявший под правым
коленом?..
Сначала решила подождать: пусть согреется, отойдет, может, и боль
отпустит; она ждала долго, но старик все не мог согреться, дрожал, с головой
укрытый одеялом, и тогда она молча поднялась и пошла в коридор за дровами.
Разожгла печку и снова легла. Печь разгорелась, свет ее озарил комнату,
тепло помаленьку стало проникать в зазябнувшее тело; мало-помалу холод
отпустил старика, но горе никак не отпускало.
- Пропал наш инжир, жена! Сгубил я его, собственной своей рукой
порешил.
Аруз не ответила. Слышалось лишь потрескивание дров, потом и оно
смолкло. Огонь потух, дом начал выстывать, и Зияд-киши снова натянул на
голову одеяло, но темнота давила его; он высунулся, открыл глаза, поискал
глазами окно - увидеть лунный свет, но луна зашла, окно померкло, да и
старуха уснула, и тяжко ему было в этой темноте, в безмолвии и одиночестве:
беда, что случилась с инжировым деревом, казалась непереносимой...
Инжировое дерево Зияда-киши было единственным в деревне - инжир в
Бузбулаке не выживал: больно зима студеная. Посадил он его давным-давно, в
молодости, и все эти годы берег, холил, каждую зиму укутывал. Дерево он
посадил над рекой, на самом виду, и по осени, когда созревали плоды, весь
Бузбулак дивился инжировому дереву. И дивясь, всякий понимал, что хозяин
этого чуда - умелец, мастер; да Зияд-киши и сам верил, что он настоящий
садовод, когда стоял возле своего инжира, и по весне, когда он брал в руки
лопату, чтоб окопать деревья, посадить рассаду или пристроить новые саженцы,
вера эта очень помогала ему.
Каждую осень вспыхивало над рекой инжировое дерево, светясь поначалу
красными, позже - коричневыми плодами; потом плоды лопались, и их маленькие
паст, и, полные ярко-красных зернышек, слепили завистникам глаза. А дерево
стояло себе над рекой и каждое утро, на заре молча звало хозяина.
Осенними слякотными рассветами, когда глаза б ни на что не глядели,
когда ни вставать, ни делать ничего не хочется, Зияд-киши подымался чуть
свет, шел во двор и жадно глотал свежий осенний воздух, дивясь красоте осени
и девственной чистоте вселенной. Стоило ему сорвать с дерева пару крупных
росистых инжирин и съесть их, чтоб весь день чувствовать бодрость и
свежесть, и бодрость эта, как бы запав ему в душу, весь год потом пребывала
с ним. Каждую осень полмесяца, а то и целый месяц были праздником для
Зияда-киши; теперь все, теперь праздника больше не будет, никогда не будет,
и думать об этом в темноте и в одиночестве было сверх человеческих сил.