"Акрам Айлисли. Деревья без тени" - читать интересную книгу автора

стало тоскливо при мысли, что нас могут послать в деревню? Ведь деревня к
тому времени стала иной, люди смотрят на нее теперь совсем другими глазами.
И мы были не горожане, не "чужаки", мы любили деревню, она снилась нам, и
снилась такой красивой, праздничной... Вишня, цветущая под окном
деревенского дома, для меня была источником света, вот уже сколько месяцев
наполнявшим весь мир чистым и ясным сиянием. Теперь меня посылали в деревню.
Посылали Мазахира - Мазахира, ставшего университетской знаменитостью
благодаря поэме о своей деревенской бабушке: "Бабушка Чичек зовет меня". Два
года назад эта поэма, опубликованная в университетской газете, была
событием. Среди любителей поэзии нашлись такие, что знали поэму наизусть, а
последние две строфы знали даже те, кто не был любителем поэзии:

... Что тебе загадки мирозданья?
Знаешь: миром правит доброта.
Мать народа, мудрое созданье,
Ты нам в утешение дана.

На пороге одиноком дома
Ты, судьбе покорная, сидишь.
Старой прялки мерное жужжанье
Наполняет высшим смыслом жизнь...

Правда, после этой поэмы Мазахир не достигал подобных вершин, но дело
не в этом. Дело в том, что если пошарить в обширных карманах парусиновых
брюк, купленных Мазахиром с помощью Исмаила за сто двадцать рублей старыми
на базаре в Армениканде, то и сейчас там наверняка можно было обнаружить
стихи о красоте его родной деревни или о светоносном лице бабушки Чичек,
воплощающей в себе смысл всей вселенной и проживающей в той самой деревне.
Но если так, почему сейчас, когда разговор зашел о деревне, Мазахир вдруг
вытаращился на Халила-муаллима? А Гияс побледнел, и его болезненно
блестевшие глаза мгновенно залила злость? Ведь он тоже в своих стихах и
рассказах воспевал деревенские родники, речку, луну, звезды, и за это в него
влюблялись девицы самого высокого пошиба, например, Сема, отец которой был
большим начальником в одном из районов Баку и которая сама переписывала
стихи Гияса, воспевающие деревенские достопримечательности, в красивый
блокнот и носила их в сумочке... Элаббаса тоже задело предложение
Халила-муаллима. Но для его обиды было, пожалуй, больше оснований.
Во-первых, по сравнению с нами Элаббас был старый горожанин; три года служил
в армии в Москве, да и в Баку приехал на три года раньше нас. В первый год
срезался на первом же экзамене, пошел работать в трамвайный парк. Потом, все
так же продолжая водить трамваи, он еще два раза сдавал экзамены, и наконец
с помощью Тахира-муаллима поступил одновременно с нами. Во-вторых, Элаббас
никогда не сочинял стихов о деревне, он был литературовед, критик - стихи,
которые ему иногда приходили в голову, он показывал лишь мне и Вильме;
посвящались они восьмилетней дочке и жене, с которой он давно был в разводе,
но которую, мне кажется, никогда не переставал любить. Прошлой зимой
накануне Нового года он написал жене, прося выслать фотографию дочери, и в
скором времени получил ее. Элаббас уехал из дома, когда ребенку не было
года, и трудно рассказать, сколько радости доставила ему фотография
семилетней девочки в школьной форме с бантом на голове. Он показал дочку