"Татьяна Ахтман. Пасхальный детектив" - читать интересную книгу автора

Оля осталась одна - это было ее второе одиночество... На склоне жизни
она посчитала сколько их было, и вышло, что пять больших, а малых и не
счесть. Первое случилось в юности, и оно было самым ужасным и снилось ей всю
жизнь, миря с другими. Первое казалось безжизненной пустотой, в которой
пульсировало отчаянье... Потом она думала, что, может быть, и творец,
создавая мир, спасался от мучительного одиночества... И с тех пор, кто как
умеет, спасаясь, воссоздает свой мир... и она тоже...
Олины родители выживали в борьбе - то ли цепляясь, то ли выталкивая
друг друга из круга общего жизненного пространства - как кукушата - с
жестокостью инстинкта, и видели в этой безысходной суете умение жить.
Выживание? - состояние споры, замершей до лучших времен - между жизнью и
смертью. Так выживают ничего о себе не знающие, бессловесные существа,
сохраняющие себя в летящем по ветру зонтике или причудливой колючке,
цепляющейся за любого прохожего. Но человек? Что происходит с человеком,
если он ничего не знает о себе? Должно быть, остается внешний облик
физическая оболочка, схожая с человеком, как схож с Богом образок, висящий
на груди...


* * *

Первое Олино одиночество было абсолютным - в нем не было даже ее самой.
Второе приближалось постепенно, и Оля успела привыкнуть к нему и впустила,
узнав, и почти не протестуя: открыла дверь, равнодушно отвернулась и ушла на
кухню, где в зеленом баке закипала мыльная вода с пеленками; ее душа была
тогда в рабстве у детей, которых родила. А третье одиночество было
милосердным - может быть, тогда оно и показало свое истинное лицо, и было
это за год до эмиграции. Все рушилось: Оля чувствовала, как слабые и прежде
связи, объединяющие то, что было ее жизнью, даже не рвались, а рассыпались
как истлевшая ветошь; и Оля присутствовала - одновременно - в двух мирах:
теперешнем, похожем на ярмарку уцененных надежд, и том, что возникнет потом,
когда люди, променяв последние медяки на дешевые сладости, разбредутся в
свои судьбы, и время смешает пестрые фантики с серой пылью.
Оля заметалась в поисках выхода: нужно было спасать детей из
разрушающегося мира. Пыталась говорить с мужем, но Михаил давно жил не с
ней, а где-то там, где Олин голос слышался как песня без слов. Отказаться от
ее голоса Михаил не мог: так звучало его спасение - тайна его скрытой ото
всех жизни... Но слова, которые она произносила, мучили его - отвлекали от
забвения, которое давал голос... Кажется, она говорила, что несчастна, что
устала. Говорилось... ею?... Об усталости - ее?... Его спасение - устало?...
Его счастье - несчастливо? Было выше сил принять - осознать, что вера его,
его любовь, где-то там... в своем источнике, пугающе недоступном, иссякает.
Не было сил услышать разрушающий смысл слов. И Михаил забывался в звуках,
запахах, прикосновениях, отдыхая в тени своей жизни, которая утекала без
него...
Оля запомнила тот вечер, когда явилось третье одиночество. Ожесточение
заполнило восьмиметровую спальню - комнатку, обставленную компромиссами.
Диван раскладывался, ущемляя нижний ящик секретера, но теснился перед его
средней, превращающейся в столик, дверкой, подставляя себя под него, как
сиденье. В свой верхний ящик секретер принимал постель, зато диван терпел