"Татьяна Ахтман. Жизнь и приключения провинциальной души " - читать интересную книгу автора

улице, был потрясён тем, что я признала его, поздоровалась, как со знакомым,
а значит, оказалась реальностью одного с ним мира. Мне так хочется
довериться словам "солнечный зайчик". Да, да... Всё так... и не было
железобетонного бокала, на донышко которого я падала в единственно возможном
мне свободном движении - в обморок - прочь от осознания мира, в котором
жила.

Мы любили, родился мальчик, а потом ещё мальчик. Отец был Пьером
Безуховым, а мать - пляшущей лужицей тёплого света на стене комнаты - нашей
комнаты, где поселилась чистая сила. Да, да - в городе Энск в начале
семидесятых появилась чистая сила и поселилась в доме по улице
Красногвардейской, квартира на четвёртом (последнем) этаже. Познакомились мы
значительно позже, почти через четверть века, в Израиле, где преломляясь в
немыслимом географическом компромиссе, воспроизводится человеческая история
и возникает шанс услышать слово, что было в начале - не во сне и не в
обмороке. Мы мучительно возвращались в сознание, приходили в себя и искали
друг друга. Болели ампутированные иллюзии. Материализующийся мир был пугающе
незнаком, мы боялись смотреть друг другу в глаза.

Не бойся, муки больше нет, чем страх внушать. Опять тонуть, опять
бежать. Так страшно видеть позади твои глаза и в них себя не узнавать.

Я заболела. После работы ноги несли меня на базар, и я в тоске бродила
по рядам, помня лишь, что должна что-то купить.. Потом покупала нечто
бессмысленно дешевое и тяжелое и дальше уже, страдая от неудобства и тяжести
сумок, спасительно тупела и механически перемещалась к ночлегу.

В то время мы жили уже в небольшом городке неподалёку от Иерусалима.
Вернее, не жили, а встречались иногда, потому что Л нашёл работу инженера на
юге и снимал там комнату, А был в армии, О - в школьном общежитии. Квартира
была пустой и холодной. В большой комнате стояли подобранные на свалке стол,
диван и ёлка в ведре. На стене висел портрет Жанны Самари Ренуара, с которым
я не расставалась много лет. Мы были похожи: Жанна, я и моя бабушка, что
умерла родами за тридцать пять лет до моего появления, а мне достался её
портрет с лёгкой улыбкой понимания и достоинства, которой так не доставало
мне. В те дни я попыталась забрать себе улыбку Жанны. Я нарисовала её губной
помадой на чистом листе в ореоле розовых бликов румянца, платья, облаков,
цветов и унесла с собой. Я хотела владеть ею. Моё собственное лицо, со
сломанной улыбкой, расползалось в гримасе отчаяния. Постель лежала на полу в
маленькой комнате и пахла нежитью. Я грела на газе кастрюлю воды, поливала
себя из кружки, последнюю кружку заваривала чаем, выпивала с таблеткой
снотворного и уползала в сырые одеяла. Будильник звонил в пять, я натягивала
джинсы, свитер и мчалась к автобусу. Лицо, потерявшее улыбку,
катастрофически рвалось на лоскутки - я не владела им больше и стала бояться
зеркал. Но зеркала, как убийцы, преследовали в витринах, туалетах, автобусах
и из них я молила себя о смерти.

Молчу, болтаю, путаю, играю словами, выраженьями лица. Я виртуозно в
речь вплетаю сложность в компании скучающих невеж. Таращусь простодушно с
недалёким, поддакиваю важно всем, кто ждёт. Я отражаю лики (верно - криво)