"Татьяна Ахтман. Жизнь и приключения провинциальной души " - читать интересную книгу автора

российской системы... идеи... внятной простоты, но мысль тонула, не находя
опоры, безбожно. Была "Ясная Поляна" - не было "Ясной России" - его
профессиональному уху была невыносима фальшь, смутность - Россия, как
ненастроенный инструмент, роковым образом искажала гармонию партитуры.
Рукопись была совершенством только на рабочем столе в присутствие автора,
несущего, как крест на Голгофу, систему координат России.

- Ну и зря. России его сизифов труд не пошёл на пользу. Незачем
человеку таскать такую тяжесть. Что хорошего? Почтенный старик, вельможа,
литератор - хиппует, как подросток, бежит из дома. Мудрец, прекрасно
произнесший, что мир можно улучшить только через себя... суетится до
последнего вздоха. Нет, граф не сумел бы работать на Каве как я - не
отождествляя себя с ним.

Этим летом я тоже сбежала из дома и неделю жила, снимая койку -
забавно, что не скажешь "кровать" - у нечистоплотной и вздорной старухи,
которая пыталась при расчёте взять с меня больше денег, чем договаривались,
но это отдельный рассказ... Сидела я тогда утром в сквере Беер-Шевы, и
увидела старика - бомжа. Выглядел он чрезвычайно жалко. Должно быть, спал
под кустом и теперь пытался умыться у фонтанчика с питьевой водой. У него
была баночка из-под йогурта, которую он подставлял под струйку и сливал на
руку, хотя удобней было просто подставить под струйку руки... Видно, и
прежнюю свою жизнь этот человек строил с таким же пониманием вещей. Лицо у
него было отчуждённо суровое, как на портрете старого Льва Николаевича. Я
достала зеркальце и заглянула в него - не видать ли уже следов всех моих
побегов...

У Сонечки-беленькой (её так и прозвали "Соня-беленькая", в отличие от
"Сони-рыженькой") немного детская фигура, милое открытое лицо, прелестная
улыбка, чуть лукавая от сознания того какая она хорошенькая. Глядя на неё,
незлому человеку хочется улыбнуться, а злому - задеть, чтобы не нарушалось
абсолютное безобразие Кава. Cонечке за тридцать, но выглядит она совсем
юной. Недоразумения по поводу возраста превратились для неё в спасительную
игру, которая обезоруживает атаки Кава. Ошибка в десяток лет заставляет
расплыться в улыбке самую тупую физиономию, и потом эту улыбку нельзя
уничтожить даже последующей свирепой гримасой - она остаётся сама по себе и
гуляет по Каву, как нос майора Ковалёва по Невскому проспекту.

Сонечка прожила свою затянувшуюся молодость беспечно и приятно, не
утруждая себя, радуясь и радуя своей нестервозностью. Она без особого
усердия в образовании и прочих интеллектуальных хлопот причисляла себя к
интеллигенции и была, в главном, права - чтобы считаться интеллигентом в
восьмидесятых, достаточно было иметь корочку диплома.

Жить с родителями было не радостно. Мама Сонечки ребёнком стояла в
толпе расстреливаемых немцами евреев у вырытой могилы, чудом спаслась и
прожила пришибленную жизнь, раздражая дочь хроническим непротивлением злу,
которое само становилось злом - злила безропотность перед убогим бытом,
хамством, болезнями. Бесило вечное ожидание беды, побитый вид, уродливая
одежда, запас мыла и соли, упрямое смирение перед самой злостью: