"Тахави Ахтанов. Избранное, том 2 " - читать интересную книгу автора

- Не отдам! Не отдам! - неистово кричала она. Потом потеряла сознание.
От второго удара она долго не могла прийти в себя. Каждое утро шла к
погосту на косогоре, останавливалась у маленького холмика, покрытого снегом.
Там, внизу, под мерзлой глиной лежал ее маленький Мурат, шалун, забияка...
Это было немыслимо.
Смерть Мурата добила ее совсем. Жанель перестала выходить из дому,
сидела, оцепенев, в нетопленной комнате, ничего не ела, ни о чем не думала.
Казалось, она немного помешалась. Соседки, пытавшиеся ей хоть как-то помочь,
заходили все реже. Чем они ей могли помочь? Только словами, но она не
воспринимала слов.
В те горькие дни к ней приехала Уштап. Уже с порога она громко
запричитала:
- Цыпленок ты мой, взлелеянный под крылышком, верблюжонок мой родимый,
потеряла ты своего дитятку, осталась ты одна на белом свете!
Она обняла Жанель и долго плакала, и, похоже, слезы ее были искренними.
Она как будто хотела своими стенаниями вызвать слезы у Жанель - ведь, когда
поплачешь, становится легче, но Жанель не могла плакать. Словно обессилевший
после экстаза шаман, она сидела неподвижно с потухшим, безжизненным
взглядом.
- Ах, ойбай, что же мне с тобой делать? - причитала Уштап.
Четыре дня она просидела рядом с Жанель, пыталась ее расшевелить,
рассказывала о своем житье-бытье, тоже не очень-то веселом.
- Старик мой совсем стал плохой - кряхтит, кашляет, но коров пасет, что
же остается. А мою жизнь ты сама знаешь - высморкаться некогда. Слава богу,
Ибаш помогает, жалеет свою несчастную мать. Когда услышали мы горькую весть
о Коспане, хотели тебя навестить, да разве сейчас найдешь живую тварь, через
которую ноги можно повесить... Ну, а уж когда про Муратжана услышали, не
выдержала, четыре дня топала по морозу. Ух, создатель, еле добралась...
Годы не украсили Уштап - похудела еще больше, плечи сузились и
согнулись, кожа на лице собралась в глубокие складки, но походка осталась
крепкой, да и говорливости не убавилось.
- Ой, Жанель, что же ты так сушишь-то себя? Ни одной слезинки не
уронила, очерствела душой, все внутри держишь, изнутри себя жжешь. Вот и
Айгыз, мать твоя усопшая, такая же была, - все внутри держала, а это до
добра не доводит. Что же делать, Жанель-джан, за мертвым в могилу не
пойдешь, жить, как ни хочешь, а надо. Вот и Ибаш моя кукует с тремя
сиротами, - Уштап засморкалась и заплакала.
Через четыре дня Уштап собралась домой и неожиданно предложила Жанель
уехать с ней вместе.
- Хочешь не хочешь, а без тебя не уеду. Зачахнешь ты тут одна. Поезжай
в аул и приди в себя.
Аул почти не изменился, только домики его стали угрюмее, покосились,
облупились. Вот и дом Байсерке - здесь прошло ее детство. Встретили ее
радушно, как тогда, после смерти матери. Ибаш обняла и расплакалась. Как
тогда, ей подкладывали лучший кусок, угощали, словно важную гостью, не
разрешали работать. Жанель начала есть, стала замечать окружающих, понемногу
приходила в себя.
Странно устроен человек: все дурное, что связано было с этим домом,
Жанель позабыла, а вспоминались только какие-то маленькие, почти потаенные
радости, детство вдруг окрасилось в светлые тона. К тому же и Уштап с Ибаш