"Азиза Ахмедова. Апшеронская баллада " - читать интересную книгу автора

болячки.
Я засмеялась. Я узнала этого человека. Вспомнила тот день, когда он,
еще молодой, подтянутый и такой уверенный в себе, пришел к нам на дачу
вместе с папой и долго ходил по участку. И как он ухмылялся, вспомнилось мне
и его небрежное: "Разве это дача?" А теперь он важно перечислял достоинства
взлелеянного дедом моим кусочка земли у моря.
Нет, человек не может жить без земли. Человек тогда силен, когда корни
его вспоены землей. Вот здесь, сейчас, много лет спустя, окончился спор
моего деда с этим заносчивым человеком.
Мудрая правда деда победила.
Кажется, у Декарта есть такие слова: "Человек это вечная загадка".
Прожила я полвека, многое увидела, передумала, поняла, но с каждым годом все
больше осознаю свое бессилие перед загадками человеческой души. Такой
неразгаданной для меня навсегда осталась бабушка. Помню ее, но до сих пор
живет во мне какая-то настороженность, страх перед человеком, которого давно
нет.
Я любила ее руки, длинные, нервные, постоянно работающие руки. Они не
знали покоя, они постоянно творили добро.
...Бабушкины руки летают, снуют над виноградными кустами, срывая
нежные, еще просвечивающие жилками листочки белого винограда. Она складывала
их в банки и солила. А когда наступала зима, время от времени наша городская
квартира наполнялась тонким ароматом лета, соблазнительным запахом долмы из
виноградных листьев. А как эти руки колдовали над мятой, киндзой, укропом,
пересыпая, вороша, измельчая будущую приправу. Одним словом, на даче ничего
не пропадало зря. Бабушка из всего делала припасы на зиму. Дедушка и мама
помогали ей.
В конце июня, с наступлением жары, навьючив на осла ковры и дорожки,
женщины отправлялись к морю... Мама расстилала ковер прямо у прибоя. Мы
только помогали Каспию, мазали ковер гилаби, терли дощечками и веником.
Морская вода и гилаби растворяют въевшуюся в ткань грязь, краски становятся
еще красивее, ярче.
И вот когда ворс начинал гореть, переливаться своими чудесными
соцветьями, мы, схватив отяжелевший ковер за углы, с трудом стаскивали его в
море и начинали топтать. Ковер мягко покачивался на воде, и когда
набегавшие, волны старались утопить его, ковер упрямо вскидывался над пенной
гривой, - казалось, вот-вот взмахнет "крыльями" и взлетит над морем, над
кромкой берега в далекие, неведомые края, и вот уже встречные облачка мягко
касаются моего лица своими косматыми прядями. Меня настолько захватывал
воображаемый полет, что я забывала, где нахожусь. На землю меня возвращал
окрик бабушки. Мама перетаскивала меня в сторонку, усаживала на горячий
песок, и я постепенно приходила в себя. Неподалеку, отгоняя хвостом
назойливых мух, стоял наш осел. Вид у него был довольно потрепанный длинные
облезлые уши, грязная шерсть свалялась, сквозь впалые бока проступают ребра.
Казалось, он с трудом передвигает ноги, спасибо, что хоть сам себя носит. И
я каждый раз волновалась, когда на него вьючили неподъемно-тяжелые от воды
ковры, паласы. У ослика дрожали, подгибались ноги, напрягались мускулы, но,
несмотря на это, он шел. Видно, он понимал, что нам не обойтись без его
помощи.
Ковры мы расстилали на каменных заборах; под жгучим солнцем они быстро
высыхали.