"Дарья Агуреева. Без парашюта " - читать интересную книгу автора

охал, ахал, ночами не спал? Это любовь, по-твоему? Извини, это все не для
меня. Мне не пятнадцать лет, и я не буду ходить с тобой за ручку, лазать в
окна, передавать записки и клясться, что эта охинея продлится вечность. Не
дождешься, Катя, так и знай! Я не понимаю этого! Я люблю разумом и, надеюсь,
поступаю разумно. А если тебе хочется моря страсти, то, пожалуйста, влюбись
в кого-нибудь из однокурсников, и пусть они тебя полапают по подъездам.
Тогда посмотрим, где любовь, а где идиотизм в перемешку с цинизмом! -
Миша просто взорвался. Я еще ни разу не видела его в таком состоянии. Всегда
спокойный, уверенный в своей неотразимости, он нередко выводил меня из себя
профессиональной выдержкой, апломбом. А тут столько слов на одну невинную
реплику! Я была страшно довольна собой. Надо же! Я, незаметная студентка,
сумела взбудоражить блистательного Коляковцева!
Через пару дней опять объявился полоумный Витя, но его шантаж больше не
трогал меня. Да пусть рассказывает, что хочет! Миша его и слушать не станет,
ну а если даже и станет - мне то что! А если этот урод притащится к
Бореньке? Ну и что? Может быть, я его больше и не увижу. Меня не покидало
ощущение, что сон вот-вот закончится. А что будет дальше? Об этом я не
задумывалась. Однако, я все еще не просыпалась.
На выходные Боренька повез меня в Петергоф. Осмелев, я решила
воспользоваться его мобильностью и попросила завезти меня на полчасика на
дачу, к бабушке. Дело в том, что в воскресенье отмечали день моряка, и я как
потомственная морячка не могла не заехать поздравить дедушку. Я заостряю
внимание на этом незначительном событии лишь потому, что бабушкин дом значил
для меня все то, что скрывает в себе коротенькое слово "Родина". Когда в
школах пишут патриотические сочинения, то вряд ли задумываются над их
смыслом. Пишут по шаблону, пишут, потому что так надо. Я никогда не
отличалась любовью к России или русской нации. Питер казался мне мертвыми
декорациями к полукомедийному фильму ужасов, Москва - базарным шабашем
ведьм... Живя заграницей, я не скучала по Васильевскому острову, как
Бродский, не мечтала об Арбате. Да я даже не вспоминала о них! И смешными
мне представлялись банальные штампы о Северной Венеции, о Красной площади -
сердце России.
Тоже мне сравнили - Венеция и серый Питер, а Красная площадь вовсе не в
центре России, а ближе к окраине... И все-таки я не смогла бы жить ни в
одной другой стране, потому что в России у меня была Родина. Двенадцать
соток за зеленым забором, загаженный туристами лес, крошечное озерцо в
кустах шиповника, могучий тополь, посаженный отцом, шум аэродрома и
печальный яблоневый сад. Только этот клочок земли моей необъятной полудикой
страны имел для меня значение, и туда я не пускала чужих, ни с кем я не
хотела делить свою безраздельную любовь к звездным осенним вечерам
Володарки, но Боре я была готова отдать и этот кусочек своего сердца. Старый
покосившийся дом, дымящую печь, тревожный шорох леса... Хотя что это могло
ему дать, что для него могла значить непроходимая дорога, ржавая колонка,
обмельчавшая безрыбная река? И все-таки что-то он почувствовал, что-то
заметил. В тот же вечер он хотел познакомить меня со своей мамой. Это было
так неожиданно, так странно и, как мне казалось, значительно, что я
отказалась, вернее отложила знакомство, а дома со смехом вспоминала о том,
как Миша представлял меня своей матери. Ганна Степановна совсем не говорила
по-русски, хотя жила в Петербурге по меньшей мере лет десять. Дородная,
красивая, совсем не старая, она не переставала щебетать на родном