"Дарья Агуреева. 36 и 6 " - читать интересную книгу автора

натворила, раз вынуждена прятать от меня свой изумительный взгляд? А мне
всегда так нравилось, как в точечках ее блестящих зрачков переливаются
огоньки! - Прости, Андрей. Мы больше не вместе, - она понизила голос. Как же
это не вместе? Ведь вот она, а вот - я. Нас разделял только убогий
обшарпанный столик. Разве это преграда?
- И что? - с искренним любопытством встрял я.
- Андрюшенька, ты очень хороший человек. Мне очень жаль, что так
получилось... Я, наверное, виновата, - полувопросительно округлила она свой
монолог, и я с удовлетворением увидел, как в ее глазах встрепенулось
отражение бьющегося в конвульсиях огрызка свечи.
- Вот так, значит... Все?
Она опустила голову, спрятала лицо в тени. Хотела избежать возможной
истерики покинутого любовника.
- Да ради Бога! - я погладил ее по руке. - Безмерно рад! Дай-ка в щечку
поцелую! Это ведь не очень интимно? А я все думал, когда же ты меня,
наконец, бросишь? Видишь ли, сам боялся... Не люблю плачущих женщин...
Как добрался домой - не помню. Кажется, напился. А утром пошел к ней.
Опять с цветами. Делал вид, что ничего не произошло. Она не прогнала меня,
была очень любезна... На следующий день ее родители сказали мне, что Вика
переехала, а адрес им не оставила.
Две недели я пытался осмыслить происходящее. Но в голове ничего не
укладывалось. Утром писал громадные плакаты: "Я ее забыл!", "И слава Богу!",
"Таких тысячи, а я один!", развешивал по всей квартире. Приступ фальшивого
веселья сменялся звериной тоской. Хотелось выть, биться головой о стенку.
Пробовал молиться. Просил покоя, смерти, избавления. Отрекался от всех
будущих проклятий, которые боялся обрушить на Викину голову. Молил Бога о ее
счастьи. Рвал фотографии, снова склеивал, засовывал в альбомы... Рубашки еще
источали слабый аромат ее духов. Расческа еще хранила ее белые волоски. Под
кроватью нашел кучу фантиков. У Вики несносная привычка - когда читает,
обязательно жует конфеты и бросает бумажки куда ни поподя... Почти каждый
день всплывали какие-нибудь мелочи. Я ничего не убирал, не мог выкинуть даже
мусор, запрещал Лизе мыть Викину чашку с отпечатком помады... Вечером
напивался до отупения и прятался в ванной. Там и родилось это непроходящее
чувство - ощущение бесконечного дождя. Слезы перемешивались с водой, стекали
по лицу, груди, исчезали в водостоке. Лучше не становилось. Ни капельки. Моя
жизнь стала походить на бред сумасшедшего. Я действительно бредил, потому
что ничего не соображал. Чувствовал только боль, тоску. Иногда злобу. Все
рушилось. Ничего больше не осталось. Очнулся только на миг - умерла моя
старая собака. Чебурашка. Это было совершенно невыносимо. Всегда думал, что
настоящая любовь - то, что мы испытываем к своим животным. Ведь человек, как
бы ты его ни любил, все равно умудряется занозить тебе сердце. А собака?
Разве можно на нее обижаться, упрекать в эгоизме, непонимании? Эта смерть
совершенно подкосила меня. Кажется, три дня я вообще не вставал. Бесконечные
кошмары. Рахитичные обрывки сна... Война. Чеченские пыльные дороги. Чужой
непонятный язык... Был там всего несколько дней. Мы снимали несколько
десятков натуры и застряли на границе. Собственно, воцарилось перемирие, и
снаряды вероятнее всего разрывались лишь в моем зараженном телевидением
мозгу. Но боли хватало и без пулеметного огня. Помню одного парнишку. Двое
солдат сопровождали машину раненых в госпиталь. Наш водитель переливал им в
бак бензин. Паренек бредил, лишь на доли секунды приходил в себя, цеплялся