"Марк Агеев. Паршивый народ" - читать интересную книгу автора

Еселевич, стройный блондинчик, с нежным румяным лицом, мило,
сконфуженно улыбаясь, то и дело взглядывал добрыми, голубыми лучистыми
глазами на судей, на защитников, на прокурора, как бы взглядом и улыбкой
спрашивая, понятно ли он показывает, не нужно ли повторить, изображал
укладку трупа. Несколько раз в своих лаковых ботиночках на пуговичках с
замшей он выходил из-за барьера к столу вещественных доказательств, где
стояла плетеная корзина с распластавшимися черными цифрами железнодорожной
маркировки. Холеными пальцами, оттопыривая мизинец, Еселевич поднимал
крышку, заставляя корзину скрипеть. Бурные схватки Усова с прокурором
следовали за этими объяснениями, возбуждая у слушателей восторг, у судей
недовольство. Когда же, после долгого совещания, из оглашенного ночью
приговора валютчики узнали, что Усов победил, что обвинявшийся в
сообщничестве оправдан, в зале появилось нечто до сей поры в губсуде
невиданное. Букет цветов.
Каждое новое дело привлекало новых слушателей из той среды, которой
близок был обвиняемый. Был случай, когда пришли студийки, потом был процесс,
привлекший инженеров, потом судейских, потом воров с марухами, потом
базарных торговцев, потом кассиров, потом милицейских. Каждый день приходили
новые люди замкнутые касты, где каждая новая каста имела свои, свойственные
только ей, привычки, интересы, вкусы, остроты, даже язык, и удивительно
становилось, сколько же в этой большевистской Москве этих бытовых
перегородочек, которые, видно, имеют склонность разрушаться тем медленнее,
чем горячей их жгут. И только одна, общая всем черта сказывалась тем острее,
чем различнее были эти касты: подхалимство и предательство. Предательство по
отношению к тому, кто уже попал под колеса судебной машины и сидел на
позорной скамейке, там, за барьером, у глухой стены, предательство ради
спасения своей если не участи, так службы, не останавливаемое ни
товариществом, ни былой дружбой. Может быть, поэтому зал был потрясен, когда
на процессе профессиональных взломщиков никто из обвиняемых и ни один из
воров качестве свидетелей вызванных из тюрьмы, несмотря на усилия суда, друг
на друга показывать не соглашался.


II

Мне жилось гадко эти годы. В маленькой комнате брат мой, его жена, мать
и я жили и кормились на заработок брата 75 червонных рублей, которые он
получал как 2-й счетовод в базарном отделении Промбанка. Меня же на службу
никто не брал. Я был оборван, без образования, без специальности, меня
отовсюду гнали. Мне было горько сознавать, что люди, отказываясь от моих
услуг, поступают вполне добросовестно. И вот я ходил в губсуд мириться с
жизнью. Бывало, судят какого-нибудь директора треста, от которого еще не так
недавно зависело зачислить меня на работу, выдвинуть, положить хороший
оклад, сделать меня, как мой брат говорил, "человеком". Бывало, судят
такого, объявляют приговор, его, уничтоженного, жалкого, ведут к лестнице
под охраной, а я с папироской и с чувством превосходства, которое доставляло
мне тем больше приятности, чем оно было подлей, стараюсь пройти мимо,
поближе взглянуть на него. В моей озлобленности, в презрении к человеку я
уже верил, что не я один все, попадающие в залу губсуда, чувствуют то же. И
вот случай убедил меня в моей ошибке.